Детство в мегаполисе, или записки современной матери

Мой ребенок — прирожденный материалист и прагматик. Все его фантазии очень конкретны («Вот стану дядей Димой, пойду жить в ту квартиру, у меня будет «Москвич», и я его буду ремонтировать»). Зато некоторые истины, очевидные для нас, ставят его в тупик. При этом с логикой у человечка всё в порядке.

Рассуждает он так:

«У меня глаза черные. И у мамы глаза черные. У деда тоже черные. А у бабы — голубые. Надо покрасить!»

Невидимое, неосязаемое, скрытое от глаз вовсе не манит его, а скорее озадачивает его как нечто неправильное.

Юрик ест тертую морковку, сам себя уговаривая:

— Мне полезно есть морковку, там «митамины».

Через какое-то время:

— Мам, я всё съел, но почему-то «митаминов» не видел. Где они?

— Юрик, они же очень маленькие, их нельзя увидеть, но они есть в разной еде: в овощах, фруктах, хлебе, кефире…

— А в конфетах — тоже есть?

Другой диалог в том же роде.

— Мама, а где годики?

— Какие годики?

— Ну, у людей. Вот у меня их четыре. А где они?

К 2000-му году я купила красивую лампу-подсвечник с изображением церкви и ангела в зимнем ночном небе.

— Мама, а птичка ангел — она хорошая?

Стригу сыну ногти, приговаривая: «Завтра придет тетя Галя, и если у тебя будут длинные грязные ногти, она не будет с тобой играть»…

— Мам, а на ногах стричь не надо — там тетя Галя не увидит!

Крёстный, сидя за столом, держит Юрика на коленях; тот, трехлетний, пытается орудовать ножом.

— Не могу смотреть, как ты держишь нож! — ужасается Юрий Николаевич.

— А ты отвернись! — советует ушлый тезка.

Пытаюсь заставить маленького Юрика поспать днем. Ложусь рядом, закрываю глаза и делаю вид, что сплю.

— Мама!

— Угу.

— Мама!!

— М-м…

— Мама, ты — человек?

— Ну, да.

— А чего же ты не разговариваешь?

Бабушка случайно обмолвилась, назвав его «девочкой».

— Я мальчик!

Вмешиваюсь:

— Юра, а ты знаешь, чем мальчик отличается от девочки?

— Хулиганит!

Два с небольшим года.

Юрику нравится песни Владимира Шаинского, особенно про улыбку: «От улыбки станет всем светлей». Повторяет: «Улибка, улибка»…

— Юра, а ты знаешь, что такое улыбка?

— Знаю. Начинается река.

— А у тебя есть улыбка?

— Нет.

— А у мамы?

— Тоже нет.

Улыбка — абстракция. Она нематериальна. Вот, оказывается, какие глубокие истины таятся в детских песенках Шаинского…

Наш Пушкин

При всем равнодушии моего сына к изящной словесности, сказки Пушкина, особенно о царе Салтане, имели у него бурный, хотя и не очень продолжительный, успех.

Я читала ему эту сказку, когда Юрику было года три-четыре. И вскоре он начал выдавать цитаты и аллюзии, непринужденно вписывая стихи Александра Сергеевича в свою собственную реальность:

«В гневе начал Я чудесить, и гонца велел повесить»…

Или такой вот диковинный коллаж:

«Выходила на берег Катюша, песню заводила про степного сизого орла — а потом честные гости на кровать слоновой кости положили молодых и оставили одних!»…

Смотрим мультфильм по сказке. Закадровый голос вещает про 33 богатырей, которые «все красавцы молодые»… Юра: «А им всем по двадцать лет?»… Это он вспомнил песню: «Ты моряк, красивый сам собою, тебе от роду двадцать лет».

Самое трогательное — из мучительного периода привыкания к детскому саду.

— Не хочу сегодня в детский сад!

— Юрик, а ты хочешь стать царем Салтаном?

— Нет, не хочу.

— А князем Гвидоном?

— Нет.

— А мусорщиком?

— Тоже нет!

— А кем же ты хочешь быть?

— Маленьким мальчиком.

Помимо Пушкина, большим успехом пользовалась книжечка со стихотворением Сергея Михалкова про мам, которые «всякие нужны». Одна — вагоновожатый, другая — милиционер… Красота! На каждой страничке — картинка. Юрик водит пальцем, комментируя: «Это мама-летчик. Она богатая. — А твоя мама кто? — Профессор. Бедная!»… Увы, про нашего брата детских книжек не пишут. Но все же просвещение приносит некоторые плоды. Заметив на улице человека в инвалидной коляске, тотчас окрестил ее «айболитной коляской».

Однако, невзирая на все мои усилия, пристрастить ребенка к чтению так и не удалось. Из моих уст он готов слушать хоть Пушкина, хоть Лермонтова, хоть Киплинга, хоть Кэррола — но сам никогда не возьмет в руки книгу, если это не руководство по эксплуатации «жигулей» и не брошюра с правилами дорожного движения. «Над вымыслом слезами обольюсь» — это не о моем сыне, хотя ни в душевной тонкости, ни в эмоциональности отказать ему нельзя.

Видимо, меня угораздило произвести на свет своего антипода: личность, изначально не ориентированную на письменный способ общения с миром. Я не люблю читать стихи вслух — он не воспринимает их глазами; мне легче думается за листком бумаги или за монитором, где я сразу вижу написанное — его же процесс записи сковывает, и богатая обычно речь становится неловкой и рваной. Я обладаю так называемой «врожденной» грамотностью — его орфография бывает совершенно фантастической.

Говорят, современные дети все таковы. Книг они не читают, а пишут в лучшем случае SMS-ки. Но это может означать не только умственную леность юного поколения, а вещь куда более серьезную: умирание нашей культурной традиции, основанной на передаче сакральных или сакрализованных текстах.