Детство в Соломбале

Илько приехал! Не прошло и десяти минут, как эта весть пронеслась по улице. Илько ожидали все ребята, потому что о его приезде мы разговаривали очень часто. В нашу комнату собралось почти все несовершеннолетнее население улицы. - Здравствуй, Илько! - Белых медведей видел? - А ты оленя с собой не привез? - А на собаках у вас ездят? - Что теперь делают шаманы? - Хочешь, я дам тебе складной ножик? - Пойдем лучше к нам играть! У нас щенок есть. Илько сидел, смущенно улыбаясь, и не успевал отвечать на вопросы ребят. - Да подождите вы, неугомонные, - сказала мама, - дайте человеку передохнуть с дороги! Всегда привыкшая о ком-нибудь заботиться, мама сразу же принялась хлопотать об ужине для Илько. У Илько был новый костюм, который он сам заработал, промышляя в тундре песцов, и которым он, как видно, очень гордился. У нас таких костюмов еще не бывало. Представители базы Пушторга подарили ему кожаную фуражку и сапоги. Фуражка хотя и была новенькая, блестящая, но меня она не прельщала - моряки таких фуражек не носят. От тундрового Совета у Илько имелась бумага. В ней была изложена просьба принять Илько учиться на моряка. Оказалось, что с Илько из тундры приехали еще два мальчика, у которых не было родителей. Они тоже хотели учиться. И Илько и его друзья из тундры должны были жить в Архангельском детском доме. - Мы уже говорили начальнику морской школы, - сообщил Костя. - Он сказал, что тебя примут. Только нужно тебя подготовить по математике и по русскому языку. Мы дадим тебе учебники, Алексей Павлович обещал, и будем тебе помогать. Хочешь? - Хочу, - согласился Илько. - Я всю зиму учился и прочитал у русских много книг. А твою книжку "Родник" я прочитал много раз. Помнишь, "как архангельский мужик"? Илько ночевал у нас. Утром мы пошли в морскую школу, к Алексею Павловичу. Илько написал заявление. Почерк у него был красивый, крупный, уверенный. Такому почерку можно было позавидовать. - А алгебру ты знаешь? - спросил начальник. - Умею примеры решать. Алексей Павлович написал на листке бумаги пример. Илько долго всматривался в буквы, цифры, скобки. Вздохнул и вернул листок Алексею Павловичу, - Я таких не умею. - А какие же ты умеешь? - не без тревоги спросил начальник школы. - Полегче. Сложение многочленов с двумя неизвестными. Лицо Алексея Павловича просветлело. Мы тоже обрадовались. Оказывается, Илько кое-что знает! Начальник написал другой пример. Илько потер пальцами лоб, присел на стул и стал писать. Через пять минут пример был решен. - Хорошо, правильно, - похвалил Алексей Павлович. - Если ребята тебе еще немножко помогут, ты по своим знаниям вполне подойдешь. Начальник школы дал Илько учебник по алгебре, несколько книг и стопку бумаги: - Учись, дорогой! И приходи ко мне, если будет трудно. От Алексея Павловича Илько отправился в детский дом, где его ожидали друзья. А на следующий день он снова появился у нас. - Пойдемте к Матвееву, - сказал Костя. - Он ведь просил известить его, когда Илько приедет. Матвеев тоже вчера с моря пришел. - Как ты знаешь, что пришел? - Как знаешь! Он же на "Таймыре", а "Таймыр" вчера пришел. Сам видел! Всегда Костя все увидит и все узнает, особенно то, что касается моря, порта, пароходов. - Здорово Матвеев обрадуется, когда увидит Илько. Знаешь, а он думал, что ты пропал. Даже испугался, когда мы ему портрет показали. Мы прошли несколько улиц и уже свернули на ту улицу, где жил друг Илько, кочегар Матвеев. - А ведь мы напрасно, Костя, идем, - сказал я. - Матвеев сейчас, наверно, на судне. Ты знаешь, где "Таймыр" стоит? Костя остановился, озадаченный моим вопросом. Он присел на тумбочку и задумался. - Это верно, утром его дома, пожалуй, нету. А где "Таймыр" стоит - кто его знает. Может быть, на Левом берегу. Да нас на судно все равно не пустят. Мы с Илько тоже присели. Что же теперь нам делать? А вдруг "Таймыр" сегодня опять уйдет в рейс? Рейсовая линия у этого парохода короткая, а стоянки в порту еще короче. Моряки шутя так и называют эту линию "трамвайная". Илько даже приуныл. Мы понимали, что ему хотелось поскорее увидеть своего доброго друга. Так мы сидели и молчали. Я силился что-нибудь придумать, но, как назло, ничего не придумывалось. Отчаявшись, я сказал сердито: - Ну, Костя, неужели ты ничего не можешь придумать? Костя тоже сердито посмотрел на меня. Он, конечно, хотел сказать: "А сам-то ты почему не придумаешь?" Он даже приоткрыл рот, но не успел произнести и одного слова. - Вы что тут, ребята, делаете? Я поднял голову и увидел - кого бы вы думали? - Матвеева. Мы сидели задумавшись и не заметили, как кочегар проходил мимо нас. - А мы к вам хотели зайти, - растерянно сказал Костя. - Вот Илько приехал... Матвеев взглянул на Илько и, вдруг поняв, в чем дело, и узнав своего маленького товарища, бросился к нему. Он обнимал Илько, раскачивал из стороны в сторону, не выпуская из рук, отстранял от себя и смотрел в глаза мальчику, все еще как будто не веря встрече. А Илько прижимался к Матвееву. Они мало знали друг друга, но вместе пережили на "Владимире" тяжелые дни. И понятно, почему их встреча была такой радостной, такой трогательной. Мы с Костей, смущенные, стояли молча, смотрели на Матвеева и Илько и не знали, что делать. Во всяком случае, мы решили подождать, когда они разговорятся. - Значит, жив-здоров, - сказал, наконец, Матвеев. - И какой франт! Вот молодец!.. Ну, расскажи, как ты жил после "Владимира". - Дядя Матвеев! Дядя Матвеев! - повторял Илько. - Дядя Матвеев!.. - У меня вахта с двенадцати, - сообщил Матвеев. - Сейчас на судно, а в шесть - отход. Ну, проводите меня немного. Рассказывай, Илько! Илько, успокоившись и придя в себя, коротко рассказал обо всем, что произошло с ним после побега с "Владимира". - Ох и переполох был утром, когда тебя не оказалось! - произнес Матвеев, держа руку на плече Илько. - Этот маленький американец рвал и метал. А наши втихомолку над ним посмеивались. А когда "Владимир" уходил, больше чем полкоманды наотрез отказались идти в море. Хотели несколько человек судить да, видно, побоялись. Песенка-то их была уже почти спета. Вот так я и остался в Архангельске - Матвеев помолчал, потом добавил: - Хотели мы "Владимира" затопить, да не успели. Жалко, увели гады пароход! Мы проводили Матвеева до реки Кузнечихи. - Через пять дней вернемся, - сказал он на прощанье. - Обязательно приходите. Жалко, сейчас времени нет. - Мы уже скоро учиться будем, в морской школе, - горделиво сказал Костя. И Илько вместе с нами. А сейчас готовимся. - Это хорошо! Будете моряками, может быть, еще плавать вместе придется. Ну, всего доброго! Матвеев ушел. Я долго смотрел ему вслед. Он был совсем небольшого роста, но широкая спина и могучая шея выдавали его немалую физическую силу. Недаром он работал кочегаром, а дело это, как мы знали, было очень нелегкое. Вернувшись домой, мы сразу же решили готовиться к занятиям в морской школе. Костя сказал, что подготовку нужно проводить, как в настоящей школе. - Я буду преподавателем математики и физики, Димка пусть обучает русскому языку, а Гриша - химии. На уроке математики ты, Дима, и ты, Гриша, будете, как и Илько, учениками, а на русском я буду учеником. Согласны? - Согласны, - сказал я. - Только Илько тоже пусть будет преподавателем. Пусть он обучает нас рисованию. - Правильно, Илько будет преподавателем по рисованию. Костя где-то раздобыл осколки разбитой алебастровой игрушки-собаки. Этими осколками мы писали, пожалуй, не хуже, чем мелом. Классной доской служила дверь, снятая с погреба. Первый урок - урок математики - прошел благополучно, если не считать маленькой неприятности с Гришей. В середине урока ему вдруг наскучило сидеть смирно и слушать объяснения Кости. Он сделал из бумаги хлопушку и оглушительно выстрелил. - Осокин, - строго сказал Костя, - выйди! Гриша посмотрел на улицу - там ребята играли в "чижика" - и вышел. На уроке русского языка случилась подобная же история. Только я не выпроваживал Гришу из класса, а он сам обратился ко мне: - Дмитрий Николаевич, позвольте выйти! - Не пускай, - сказал Костя. - Ему хочется в "чижика" поиграть. - Да, а если у меня живот болит, - жалобно возразил Гриша. Минуту спустя он уже размахивал на улице лопаткой, обороняя от "чижика" вычерченный на земле котел. Зато на уроке химии Гриша вел себя как самый строгий учитель. Однажды он даже хотел поставить Костю голыми коленями на мелко раздробленные камни. Раньше так наказывали учеников. Но Костя воспротивился, сказав, что теперь не царское время и что Советская власть телесные наказания в школах запретила. Гриша, конечно, и сам знал, что таких наказаний теперь нет. - А стоило бы тебе постоять, - сказал он, приказав Косте сесть на место. Плохо, Чижов! Нужно быть на уроках более внимательным! Косте пришлось промолчать: ничего не поделаешь, Гриша сейчас преподаватель. Но Гриша, объясняя урок, сам так запутался в формулах, что потом мы все вместе не смогли распутать. В конце концов "преподаватель" сказал: - А ну их, эти формулы! Я вообще терпеть не могу всякую химию. Самым прилежным учеником был Илько. Он старательно решал примеры, писал сочинения, заучивал формулы. И отметки у него неизменно были отличные. Наш "класс" просуществовал несколько дней. Гриша получил от своего брата увеличительное стекло и занялся изготовлением проекционного фонаря. - Некогда, - отмахивался он, когда мы его звали на уроки. - Лучше приходите сегодня к нам в сарай. Будут туманные картины. Не хуже, чем в кинематографе. Но Илько продолжал приходить к нам, и мы помогали ему готовиться в морскую школу. У него была удивительная память, и сам он учился с таким рвением, какого, пожалуй, мы с Костей никогда не знали. - Ты, Илько, уже нас обгоняешь, - сказал как-то Костя. - Мы таких примеров еще не решали. Наверно, ты станешь профессором или изобретателем. Илько улыбнулся: - Я изучу все-все... - произнес он мечтательно. - Стану ученым и поеду в тундру учить людей жизни. - Он подумал и добавил: - Новой жизни, какой в тундре еще никогда не было.