Детство в Соломбале

Ремонтные работы на "Октябре" были полностью закончены до начала ледохода. День поднятия паров на судне подобен празднику. Николай Иванович приказал кочегарам подготовить топки. Котел был наполнен водой. В кочегарке собрались все механики, машинисты, кочегары и, конечно, мы, ученики. Команда уже была укомплектована для навигации. И вот пришли старший механик и капитан. Николай Иванович при полной тишине с торжественным видом сам открыл первую топку и поджег промасленную паклю. Потом он то же самое сделал у второй и у третьей топки. Было слышно, как зафыркало пламя и как оно загудело в топках весело и порывисто. Кочегар Матвеев сбросил куртку и остался в сетчатой короткорукавой рубашке. Легко, словно играя лопатой, он зашуровывал в топки уголь. Топки дышали нестерпимым жаром. ...Дрогнула стрелка манометра и медленно-медленно поползла по делениям дуги к красной черте-марке. В котле накапливался пар - появилось давление. Николай Иванович, довольный и веселый, встал с мусорной кадки, широко улыбнулся и сказал: - Теперь можно будет опробовать и главную машину. Мы поднялись на палубу. Запрокинув голову, Николай Иванович указал рукой на черный дым, клубящийся из трубы. - Идет! Ух, какой густой... Сплошной уголь! Он перегнулся через кап и крикнул в кочегарку: - Хватит, дорогой! Все топливо в трубу выбросишь. Довольно! Жгуче-черная грива дыма постепенно стала превращаться в серую, словно седея на глазах. Около "Октября", окалывая лед, из стороны в сторону мотался большой буксир ледокольного типа. Он с разбегу, словно задорный петушок, налетал на толстую кромку застарелого льда. Его форштевень, ударившись о препятствия, поднимался. Казалось, буксир вот-вот встанет на дыбы. Кромка льда не выдерживала, трещала, крошилась, а по ледяному полю, словно лучики, разбегались трещины. По середине Северной Двины прошел ледокол и пробил широкое русло. Весна была напористая в своем наступлении. Крушить лед ей помогали и солнце, и южные ветры, и теплые дожди. Теперь союзниками весны были и команды ледокольных судов. На следующий день после подъема паров опробовали главную машину, а также динамку, донки и остальные вспомогательные механизмы. Мы чувствовали себя именинниками. Ведь мы всю зиму работали на ремонте котла и механизмов. Есть и наша маленькая доля в этом общем труде восстановления большого парохода. Золотники сейчас подают в цилиндры пар, а я вместе с машинистом Золиным эти золотники ремонтировал. Мне пришлось вновь подгонять подшипники, в которых сейчас проворачивается коленчатый вал. Я притирал бесчисленные краны и клапаны, вырубал прокладки, набивал сальники. Теперь, когда проворные эксцентрики, тяжелые шатуны и штоки, массивный вал пришли в движение, радостно было сознавать, что во всем этом заложен труд твоих рук. Промелькнуло несколько дней, порт ожил. Над гаванью понеслись гудки пароходов, заскрипели погрузочные стрелы, затарахтели лебедки и брашпили. По Северной Двине уплывали в Белое море почерневшие поздние льдинки. Навстречу им бежали юркие катера и безмачтовые, с гофрированными крышами пароходики пригородного сообщения. Всюду в порту пахло дымом, пресным отработанным паром и краской, просыхающей на корпусах пароходов и ботов. В ковшах, у стоянок катеров, поверхность воды зацветала жирными радужными пятнами нефти и машинного масла. Навигация открылась. С моря, со зверобойных промыслов, пришли переполненные тюленьими шкурами суда. Они принесли в порт запахи рыбы и ворвани. За два дня до отхода в рейс наш пароход отбуксировали к Левому берегу под погрузку. Нам, ученикам, было приказано перейти жить на судно. Поместили нас в кочегарском кубрике. Меня назначили на первую вахту - с восьми до двенадцати часов Илько на вторую - с двенадцати до четырех. Мы уже давно перезнакомились со всей командой "Октября", особенно же подружились с радистом Павликом Жаворонковым и кочегаром Матвеевым. Наш старый знакомый, кочегар Матвеев - немолодой моряк невысокого роста, но коренастый и мускулистый - удивлял нас, когда стоял на вахте. Он работал легко, словно играя, и мог шуровать уголь в топку, стоя спиной к котлу и перекидывая лопату через плечо. Он без труда поднимал огромные железные кадки со шлаком, а тяжелые кочегарские инструменты - ломики и резаки - в его руках казались необычайно легкими. ...Рано утром, встретив меня на верхней решетчатой площадке машинного отделения, Николай Иванович спросил: - На вахту? - На вахту, - ответил я. - Сейчас на стоянке в машине пока делать нечего. Пойдем на палубу, подменишь кочегара. Уголь рубить умеешь? - Сумею, - уверенно сказал я, хотя понятия не имел о такой работе. - Чем его рубить? Старший механик улыбнулся: - Карандашом. Мне показалось, что я ослышался. Или, может быть, Николаи Иванович шутит? В недоумении я стал подниматься на палубу следом за механиком. - Идите в кочегарку, приборочку там нужно сделать, - сказал Николай Иванович кочегару, сидевшему у вентилятора. - А рубку передайте ученику. Он взял у кочегара лист бумаги и стал объяснять, как нужно "рубить" уголь. Дело оказалось пустяковым. Нужно было вести счет погрузки угля - ставить карандашом палочки-единички. Каждая корзина - одна палочка. После каждых четырех корзин погруженного угля и четырех отметок пятая отмечается косой поперечной палочкой, пересекающей четыре предыдущие. - Так делается для удобства счета, - объяснил Николай Иванович. - Пяткaми. Я принялся за дело, наблюдая, как стремительно взлетают в воздух плетеные круглые корзины с углем и по команде "трави!" ныряют вниз. Корзина - на бумаге появляется палочка. "Пятая", - считаю я и перекрещиваю "заборчик", состоящий из четырех единичек. Очень уж нехитрое дело - моя первая морская вахта на стоянке. Вахта закончилась, но погрузка угля продолжалась. И тогда на смену мне появился кочегар Матвеев. - Завтра в восемь вечера отход. - Куда пойдем, не знаете? - Кажется, в Мурманск. Ладно, давай карандаш да иди обедай. Я отправился на камбуз и встретил там Илько. Повар Гаврилыч, весело подмигнув нам, наполнил миски супом, да таким густым, что ложка стояла, и сказал: - Добрые хлопцы, вот бы мне одного такого на камбуз! А? Хотите в помощники? Житье будет - лучше не сыскать! - Мы на механиков учимся, - сказал я. - Что механик, что штурман, что камбузный мастер на судне все едино моряки. А вы знаете, что один знаменитый полярный мореплаватель сказал? Не знаете? Он сказал, что в полярной экспедиции повар после начальника экспедиции на корабле - первый человек! Понятно? Вот! А в народе говорят: повар-блинник каждый день именинник. Ну, не хотите - как хотите. Приходите за вторым. Мы поднялись с Илько на полубак и с аппетитом принялись за обед. - Илько, ты видел море, - сказал я. - Какое оно? Илько задумался. Потом стал говорить, с трудом подбирая слова: - Море?.. Оно очень-очень большое и очень-очень красивое. Я люблю рисовать море... Оно разное, море. В сильную бурю оно темно-зеленое и тогда кажется тяжелым... А когда тихо, оно голубоватое и кажется легким, как воздух. Очень трудно подбирать краски, когда рисуешь... А рассказывать еще труднее. Мне не рассказать тебе, какое море...