Deus ex machina. Бог из машины

                *****

       После ухода Ольги, Мазур так и просидел на берегу до самого вечера.

       Он вспоминал друзей, родных, перебирал в памяти картины детства. Почему-то вспоминалось только детство.

       Он жалел себя. Прощался с собой.

       Река неспешно двигалась перед задумчивым зрителем. Она волновалась течениями, извивалась мутными водами, завихрялась водоворотами. Порой этот танец вздымал на поверхности покатый, едва заметный холмик, туго обтянутый трепещущей гладью. И тогда на этот холмик взбиралась редкая пена или мелкие пузырьки воздуха, весело суетясь на быстротечных склонах. А в такт им из непрозрачной глубины тянулись грязно зеленые змеи водорослей, которые лениво возлежали в течении. Но разыгранное действо флегматичных вод так и не увлекло одинокого созерцателя.

       Мазур принял решение, хотя все естество противилось этому. Он ненавидел себя и собственное уродство. Он не просто хотел уничтожить себя – он надеялся уничтожить чудовище в себе.

       Решительно поднявшись, военный направился к крикливой вывеске расположенной недалеко от заправочной станции, изувеченной пожаром. Запустение и следы разрухи царствовали вокруг, оставив отвратительные глазу отметины на всем. Необъяснимое безлюдье украшало мерзость общей картины.

       Мазур без труда обзавелся канистрой горючей жидкости и вернулся к набережной. Его расчет был прост. Он хотел умереть быстро и безболезненно, но при этом уничтожить уже не принадлежавшее ему тело, в котором поселилась и развивалась чужая жизнь. Он не хотел оставить врагу никакого шанса, хотел унести его с собой в могилу.

       Стоя на смотровой площадке набережной, военный выжидал. Он выжидал того единственного момента в жизни, когда его беспокойный дух обретет единство с самим собой, когда его воля станет единственным движущим фактором. И это произошло. Ощущение торжества над убожеством мира, над своими слабостями, наполнило душу предвкушением величайшего поступка в бессмысленной жизни, усмирило отчаяние. Он почувствовал себя очищенным, достойным того, чтобы обрести покой.

       Офицер Александр Мазур не знал, сколько времени он выжидал этого состояния, минуты или часы, как не знал и того, что у его борьбы с самим собой были зрители. Отдав честь небесам, он уверенно отложил пистолет в сторону и аккуратно вылил на себя содержимое канистры, стараясь, чтобы ни одна капля маслянистой жидкости не пролилась мимо. Чтобы все его тело, каждой волосок были пропитаны горючей смесью и не дали ни одной лазейки врагу, который таился в нем. Осталось одним выстрелом в голову выбить жизнь из предательского тела так, чтобы пороховым огнем зажечь уже мертвую плоть, укрывающую чужака. Чтобы обречь эту тварь на очищающий огонь, справедливый и безжалостный.

       Пребывая в радостном исступлении, военный потянулся за отложенным оружием, но не обнаружил его. Он не сразу понял, что произошло, и только отвратительный голос за спиной возвратил его в реальность, которая не хотела так легко отпускать своего подданного.

       – Нужна помощь?

       Пятеро полупьяных, хлипких подростков полукругом обступили его за спиной и скалились, рассматривая мощного военного, обезоруженного ими. Они были вооружены карабинами и автоматами, которые держали в руках как атрибуты власти. Единственной признаваемой ими власти.

       – Ничего, что мы так запросто?– ехидничал самый наглый из них, рассматривая трофейный пистолет.

       Мазуру нечего было ответить. Он презирал их и не воспринимал ситуацию всерьез. Они не могли ему ни помешать, ни повлиять на принятое решение. Как он думал. Военный равнодушно взирал на «хозяев положения», демонстрируя полное безучастие.

       – Мы, уж, боялись, что у Вас духу не хватит,– нагло причитал тот же подросток с наигранным заискиванием.– А то, знаете ли, скука смертная, и хорошего развлечения не сыскать. Но Вы таки определились, в конце концов. Так что если не возражаете, а Вам, ведь, все равно, мы кой-какие коррективы внесем в шоу. Патрончик сэкономим, немножко впечатлений добавим. Вы как?.. Вижу-вижу. Торопитесь, не до нас. Ну, так всего наилучшего и счастливого пути.

       Он извлек из кармана грязной куртки сигарету и неторопливо ее раскурил.

       – Не желаете, на последок?– зло улыбнулся паренек.– Уж доставьте такое удовольствие… Не откажите в любезности…

       Мазур, отвлеченный прострацией приближающегося конца, не сразу осознал, что уготованное ему разительно отличается от собственных планов. И только когда молодой переросток швырнул ему в лицо горящий окурок, чью искру подхватила выжидавшая этого горючая жидкость на теле, он разом очнулся.

       Огонь жарко обнял человека и, быстро выедая топливо, миллиардами зубов впился в живую плоть. Огромный факел с треском пожирал каждую клеточку организма, смакуя боль и не торопливо пробираясь глубже и глубже. Военный закричал. Это был не его крик, это был рефлекторный крик всего тела, из которого варварским способом выжигали жизнь. Боль была невыносимой и вездесущей. Она возвращала человека к жизни, требовала от него действий, борьбы за существование, от которого он пытался избавиться.

       Она заставляла его жить.