Дева и Змей

Глупая паучиха! Ценен лишь бескорыстный дар, награждается лишь искренность, а стремящийся поработить Улка сам станет рабом.

По-прежнему слепой, все еще очень слабый, принц не смог удержать женщину, когда та без сознания повалилась на обгорелые сучья. Упал на колени рядом, захлебнулся таки и оторвался от живительного источника.

Ему все еще было смешно. Мать и сын. Такие разные, но до чего похожи. Все, что плохо в одной, в другом — хорошо. Мать была бы врагом, сын мог бы стать другом. А самое смешное, что оба хотят одного: счастья, причем для всего человечества. Не размениваются на мелочи. Что за люди?

— Змей… — простонала женщина, даже сейчас она говорила по-немецки, — я спасла тебя!

— Нет, — ответил он нежно, — не ты. Он.

Варвара Степановна уже не видела, такая же слепая, как ее убийца. А принцу не нужно было зрение, чтобы почувствовать присутствие друга. Теплые ладони Гиала легли ему на плечи. Змей улыбнулся, подняв голову, и на лицо упала горячая капля.

— Не смей… — зашипел принц.

— …жалеть тебя, — продолжил Единорог сдавленным голосом, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. — Да, я помню, враг мой. Я не жалею, я просто… я не мог прийти, пока они смотрели. Взгляды смертных, — он передернул плечами, — нечистых смертных, это так больно. Я знаю, тебе было больней… Крылатый… что это? Что происходит с тобой?

— Откуда я знаю? — Змей повернул к другу слепое лицо. — Ничего не чувствую. Что-то не так?

А легкие горячие пальцы уже коснулись пустых глазниц, и тьма сменилась светом, и зазвенели, разворачиваясь над плечами алмазные крылья… Тьма сменилась светом, ярким, прозрачным, ясным синим светом. Сияние исходило от принца, ленты синего огня потянулись за ладонями, когда он поднял руки к лицу, заиграли сполохи на небе, когда Змей встал, недоуменно оглядываясь.

— Благодать Закона! — Гиал плакал, не скрывая слез, и улыбался, и выглядело это довольно глупо. — Ты все время был здесь, ты… как же мы не поняли, Крылатый?! Облик смертного, непознанная сила, удивительный зверь… и синий кристалл, — он положил руку на грудь Эйтлиайна против сердца, — синий кристалл, сияющий ярче неба. Это — ты. Ты спасешь нас!

— Слишком много для одного дня, — принц вздохнул и взмыл над раскиданным кострищем, теплый ветер наполнил крылья, подталкивая вверх, выше, еще выше, как можно дальше от города, от людей, от гари, огня и ужаса. — Давай начнем с простого, враг мой. Ты спас меня. Чего ты хочешь в награду? Только прикажи, я верну из владений Баэс всех подданных Сияющей.

— Надо почаще спасать тебя, — пробормотал Единорог, теперь уже стараясь спрятать улыбку. — Если ты так добр сегодня, позволь мне спасти ее, — он указал на бесчувственную женщину, — хотя бы ради ее сына.

— Ради светлого рыцаря? — россыпь искр от сверкающих крыльев, и громадное драконье тело свернулось спиралью в прозрачном утреннем воздухе. — Как пожелаешь. Верни ей жизнь и уходи. Мне надоел этот город.

Подняв Варвару Степановну на руки, Гиал поспешил с площади. Он едва успел миновать узорную ограду собора, как купола с крестами дрогнули и провалились внутрь, погребая под собой кричащих людей.

— Давно пора, — прошептал Единорог и ужаснулся себе, но не нашел в душе жалости. Воплощение чистоты, во всем мире не знал он места грязнее, чем этот город.

Полицейский микроавтобус свернул с шоссе, и Курт ахнул, увидев гостиницу. Точнее, не увидев. На месте “Дюжины грешников” было пепелище, и лишь несколько уцелевших толстых балок тлели, образуя подобие гигантской нодьи [67]. Такие, но много меньше размером, складывают охотники, ночуя в зимнем лесу.

Вывороченные с корнем деревья в беспорядке разметало по еще недавно красивым, хоть и пострадавшим от солнца живым изгородям. Сейчас измочаленные кусты смотрелись жалко: голые, словно зимой, и странно было видеть сквозь безлистные ветви мирно зеленеющие поля.

— В центр города, — приказал командир штурмовой группы.

И тут же пришлось сделать остановку: с обочины разбитого проселка автобусу махала рукой женщина.

— Мама! — Курт выскочил из кабины, но двое полицейских опередили его. Один оказался медиком и немедленно, прямо на дороге вознамерился сделать Варваре Степановне укол успокоительного, однако госпожа Гюнхельд с достоинством сообщила, что с ней все в порядке, чего нельзя сказать о горожанах. И автобус, подпрыгивая на рытвинах, поехал дальше. В центр города, как и было приказано. Только города не было. Были горелые проплешины на месте домов, груды развалин вместо собора, ратуши и гордых особняков, окружавших площадь. Что произошло здесь за тот час, пока Курт и Вильгельм, получив от Георга самые широкие полномочия, поднимали на ноги полицию?

— Ничего не помню, — Варвара Степановна приложила ладонь ко лбу, — вот, сказала молодому человеку, что все в порядке, а оказывается у меня амнезия. Вы, Вильгельм, заходили вчера днем, искали Курта. А что потом? Господи, я же предупреждала, в праздники в Ауфбе можно ожидать чего угодно…

— Может быть… — неуверенно предположил Курт, выпрыгивая из кабины, — может быть, ему удалось спастись?