Дева Солнца. Джесс. Месть Майвы

— Она прочла его и затем прислонилась к колонне, вот так, — с этими словами кафр широко раскрыл рот и единственный глаз и постарался придать своей отвратительной физиономии выражение убитого горем личика Бесси, причем схватился за одно из бревен, поддерживавших покосившуюся хижину.

— И она поверила?

— По всей видимости.

— Ну а потом?

— Потом она спустила на меня собаку. Глядите! — И он показал незажившие следы зубов Стомпа.

Мюллер рассмеялся.

— Хотел бы я посмотреть, как он задал тебе таску, чернокожий обманщик. Да, девушка не глупа, нашлась-таки. Ну и что же, ты очень на нее зол и наверное хочешь отомстить?

— Конечно.

— Как знать! Может быть, тебе и удастся. Завтра утром мы туда отправляемся.

— Да, баас! Я знал это раньше, нежели вы сказали.

— Мы туда отправляемся и захватим усадьбу. Дядюшку Крофта придется судить военным судом за то, что осмелился выкинуть английский флаг. Если он окажется виновным, мы его расстреляем, Хендрик.

— Непременно, баас, — поддакнул кафр, радостно потирая руки, — а он точно будет признан виновным?

— Не знаю, — пробормотал Мюллер, поглаживая свою золотистую бороду, — это зависит от того, какой ответ даст мисс и как на это посмотрит суд, — прибавил он, немного помолчав.

— Как взглянет на это суд? Ха-ха-ха! — расхохотался злобный туземец. — Как на это посмотрит суд! И баас будет председательствовать на нем. Ха-ха-ха! Да тут не надо и колдовства, чтобы предугадать решение. А если суд признает дядюшку Крофта виновным, кому будет поручено его расстрелять?

— Я пока не решил; да собственно и не время еще об этом толковать. Впрочем, не все ли равно, кто бы ни привел в исполнение судебный приговор!

— Баас, — жалобно промолвил чернокожий, — я многое для вас сделал. Я в угоду вам не раз отваживался на преступление. Я произносил заклятия, составлял снадобья и выслеживал ваших врагов. Исполните и вы мою просьбу. Позвольте мне застрелить дядюшку Крофта, если только суд признает его виновным. Я давно уже заслужил награду.

— За что ты так желаешь ему смерти?

— Во-первых, за то, что он ударил меня однажды много лет тому назад за мое колдовство; а во-вторых, за то, что в последний раз выгнал меня из усадьбы. А кроме того, так приятно пристреливать белых людей. Конечно, — продолжал он, причмокивая, — я бы с большим удовольствием пристрелил бы мисси, которая напустила на меня собаку. Я бы…

Не успел заболтавшийся кафр оглянуться, как Фрэнк Мюллер схватил его за горло и что было мочи принялся трясти, нанося ему в то же время удары. Грубая выходка негодяя возмутила оставшееся еще в груди Фрэнка Мюллера чувство уважения к женщине, и хотя сам он не отличался высокой нравственностью, но зато был безумно влюблен в Бесси и никому бы не позволил непочтительно о ней отозваться, в особенности человеку, которого, несмотря на его знахарские способности, ставил ниже собаки. Возбужденный до крайности и к тому же полупьяный, Фрэнк Мюллер был просто страшен в эту минуту.

— Ах ты, животное! — вскричал он. — Если ты осмелишься еще хоть раз произнести ее имя, я тебя на месте задушу своими руками, не посмотрю на то, что ты колдун! — И он с такой силой швырнул его об стену, что вся хижина затряслась. Кафр упал и некоторое время пролежал неподвижно, а затем встал на четвереньки и выполз из комнаты.

Мюллер сидел насупившись и смотрел на лежащего слугу. После ухода кафра он встал, закрыл дверь и горько зарыдал, что, очевидно, следовало приписать совокупному действию многих причин, как то: винных паров, физического утомления, упадка духа и неостывающей страсти, — ибо ее едва ли можно было назвать любовью, — которая, как червь, беспрестанно точила его сердце.

— О, Бесси, Бесси! — бессвязно лепетал он. — Я все это совершил ради тебя! Неужели ты будешь зла на меня за то, что я убил их всех, чтобы овладеть твоей любовью? О, моя милая, ненаглядная! Если бы ты только знала, как я люблю тебя! Дорогая моя, дорогая! — И в припадке пьяной страсти он не заметил, как свалился на пол и продолжал плакать до тех пор, пока не заснул.

Несмотря на все свои злодейства, Фрэнк Мюллер нисколько не чувствовал себя счастливым, и надо думать, что для того, чтобы сполна наслаждаться незаконным счастьем, человеку недостаточно потерять совесть, но он должен также истребить в себе страсти. Место совести у него занимало суеверие, что же касается страсти, то она до такой степени овладела всем его существом, что одного появления девушки было достаточно, чтобы изменить самое дурное его расположение духа и породить в его сердце такие мучения, о каких она и не подозревала.

На рассвете Хендрик осторожно пробрался в хижину и разбудил хозяина, а полчаса спустя оба уже были на том берегу Вааля и мчались по направлению к Ваккерструму.