Дева в голубом

— А вы сами с дедом были знакомы?

— Нет. — Месье Журден поджал губы.

— А как же?.. Я думала, вы всех здесь знаете. Во всяком случае, так мне сказала Матильда.

— Он был католик, — хмуро пробурчал месье Журден.

— О Господи, это-то какое имеет значение! — не сдержавшись, выпалила я.

Вид у него был смущенный, но одновременно упрямый.

— Ладно, оставим это. — Мне оставалось только покачать головой.

— В общем, я сказал этой Элизабет, что сегодня вы будете здесь. Она обещала подъехать.

— То есть?..

«Что происходит, детка, — подумала я. — Здорово. Или не так уж здорово? Ты на самом деле хотела бы чувствовать себя членом этой семьи?»

— Спасибо за хлопоты, — сказала я, — очень любезно с вашей стороны.

Вернулась Матильда. Мы разложили карту на столе.

— Ла-Бом-дю-Мсье — это холм, — пояснил месье Журден. — Видите, тут остались развалины фермы. — Он ткнул пальцем в крохотный значок. — Поезжайте туда, а через час-другой подъедем мы с мадам Мулинье.

При виде старенькой машины, припаркованной у обочины дороги, у меня заныло в желудке. И здесь без Матильды не обошлось, подумала я. Она обожает разговаривать по телефону. Я искоса посмотрела на нее. Матильда притормозила. Она старалась сохранить невинное выражение лица, но я заметила, как в глазах у нее мелькнула довольная улыбка. Поймав мой взгляд, она пожала плечами.

— Ну что ж, Теперь вы сами справитесь, — сказала она. — А мы с Сильвией пройдемся к реке, верно, детка? А попозже присоединимся к вам. Валяйте.

Я потопталась на месте, затем подхватила спортивную сумку и лопату, сунула под мышку карту и двинулась было по дорожке, но тут же спохватилась и повернула голову:

— Спасибо.

Матильда с улыбкой помахала мне рукой: «Пока-пока».

Он сидел спиной ко мне на обломках камина. Во рту у него дымилась сигарета. На нем была оранжево-розовая рубаха, в волосах играли солнечные лучи. Он выглядел таким естественным, таким примиренным с самим собой и всем, что его окружало, что смотреть на него было почти невозможно — слишком больно. Меня неудержимо потянуло к нему, хотелось вдохнуть его запах, прикоснуться к мягкой коже.

Увидев меня, он отбросил щелчком сигарету, но с места не поднялся. Я поставила на землю сумку, положила лопату. Мне хотелось обнять его, прижаться носом к щеке, заплакать, но сейчас я этого позволить себе не могла. Сначала надо все сказать. Мне таких усилий стоило сдержать себя и не броситься к нему на шею, что я даже не расслышала, что он сказал, и попросила повторить.

Но он промолчал. Он просто долго и пристально смотрел на меня. Он пытался сохранить бесстрастное выражение лица, но я видела, что дается ему это нелегко.

— Извини, — пробормотала я по-французски.

— Да за что? В чем тебе передо мной извиняться?

Я провела рукой по волосам.

— Мне так много надо тебе сказать, даже не знаю, с чего начать. — Губы у меня задрожали.

Жан Поль наклонился и потрогал царапину у меня на лбу:

— А это откуда?

— Жизнь такая, — мрачно улыбнулась я.

— Вот с этого и начни, — предложил он. — А потом объяснишь, как ты оказалась здесь и что в ней. — Он указал на сумку. — Говори по-английски. И вообще, когда надо, переходи на английский, а я, когда надо, буду переходить на французский.

Такой вариант мне в голову не приходил. Но он прав: всего, что я должна сказать, по-французски мне не выразить.

— В сумке кости, — начала я, скрещивая руки на груди и становясь на одно колено. — Кости девочки. Об этом можно судить по их форме и величине; к тому же нашлись прядки волос и, кажется, клочки платья. Все это я обнаружила под печью в доме, который, говорят, долгое время принадлежал семейству Турнье. Это в Швейцарии. А кости, я думаю, останки Мари Турнье.

Тут я оборвала свои сбивчивые объяснения и стала ждать вопросов. Но так и не дождалась и начала отвечать на незаданные.

— В нашей семье существует традиция давать детям одни и те же имена. Она и доныне сохранилась — все те же Якобы и Жаны, Анны и Сюзанны. Это вроде как дань памяти. Только Мари да Изабель больше никого не называют. Знаю, ты скажешь, что все это построено на песке и никаких доказательств у меня нет, и все же я считаю, что получилось так потому, что они, те первые Изабель и Мари, либо совершили какой-то проступок, либо были, по смерти, преданы общиной позору, либо что-то еще. И имена их были забыты.

Жан Поль зажег очередную сигарету и глубоко затянулся.

— Есть и еще кое-что, правда, и это из такого рода свидетельств, что покажутся тебе сомнительными. Например, волосы. Они такого же цвета, как мои. То есть какими они стали здесь. А когда поднятая нами плита под печью встала на свое место, раздался такой же шум, какой я слышала во сне. Даже не шум, а оглушительный грохот. Точно такой же. Но главное — голубой цвет. Сохранившиеся клочки платья точно такого же голубого оттенка, что я видела во сне. Цвета Мадонны.

— Цвета Турнье, — откликнулся Жан Поль.

— Именно. Ты скажешь, что все это просто совпадение. Мне известно, что ты думаешь о совпадениях. Но что-то уж слишком их много. Во всяком случае, для меня.

Жан Поль поднялся, размял ноги и принялся расхаживать вокруг развалин.