Дева в саду

Тут оказалось, что она наполовину обошла церковь и стоит под стеной ризницы, возле бочки для дождевой воды и компостной кучи, состоящей из мертвых венков и поблекших букетов. Навстречу ей шагал меж могил Дэниел, уже разоблачившийся из стихиря. Остановился в нескольких шагах, повелительно спросил:

– Ищешь кого-то?

– Нет, просто брожу.

– Зачем ты пришла?

– Не знаю. Хотела увидеть, что это такое.

– Довольна теперь?

– Довольна?

– Увидела, что это такое?

– Я не знаю. Не знаю… Мне не понравилось.

– Думаю, ты этого ожидала.

– Мне все показалось таким ненастоящим. Ужасно. Рождество для меня что-то значит, даже если я… Но это… У Рождества своя правда.

– Правда не бывает твоей и моей, – жестко сказал он. – Это абсолютная категория. Хоть Рождество, хоть Пасха. Либо они были, либо нет, либо ты веришь, либо нет. Это не сказки, не умные метафоры и не фольклор. И ты это знаешь. И ни во что ты не веришь, и не надо было тебе приходить.

– Нельзя гнать всех, кто во что-то не верит. Ты в церкви один останешься.

– Об этом позволь судить мне. Да и говорю я не всем, а тебе лично. Ты зря пришла.

Он смотрел под ноги, на кочковатую, покрытую травой землю. Руки сцепил за спиной.

– Если ты хочешь сказать, что я пришла из-за тебя… Даже если пришла… то чтобы увидеть, во что ты веришь. Попытаться понять. Что в этом плохого?

Дэниел ссутулился, словно у него свело шею.

– Да хорошего мало… Ну и как, поняла?

– Нет.

У нее внутри какой-то лед тяжело тянул вниз. Деликатность и трусость – самое обычное сочетание. Из-за них она всю жизнь лезла вон из кожи, только бы не задеть чьих-то чувств, не оскорбить убеждений. Но с ним – нет. И она продолжала с ядом в голосе:

– Нет. Если хочешь знать правду, когда я пытаюсь отнестись к этому серьезно, мне делается мерзко. Кровавая жертва в розовых ленточках. Сказка, ни один историк таких доказательств не примет. И все это слащаво, приторно до ужаса. Вот тебе правда.

– Ну что ж, – медленно проговорил он. Лицо его потемнело и замкнулось. – Ты знала, что именно так и будет. И я мог тебе заранее сказать все, что ты тут произнесла. Зря ты пришла.

Тут уж рассердилась она:

– И это все? Ну да, конечно, ты же всерьез меня не воспринимаешь. Тебе все равно, что я думаю, какие уж тут дискуссии. Ты себя так ведешь, будто я какая-то соблазнительница. Будто все это – путаницу, стыд – устроила я. Как будто я твой грех. Так вот: я не…

– Хорошо. Ты права. Беру все обратно. Это я виноват. Потому что промедлил. Надо было в самом начале все прекратить, а я промедлил. Просто со мной раньше такого не было. Я не понимал, что происходит. А теперь понимаю. Теперь я справлюсь, справлюсь.

– А мне что делать?

– Забудь это все. Иди домой.

Он что-то обдумал, потом сказал увесисто и тепло, утешая себя и ее, что было, конечно, бесполезно:

– В другой раз я замечу вовремя. Должен быть момент, когда все можно остановить. Главное – его не упустить. Должен же быть такой момент…

Она тоже промедлила. А потом дала волю резким словам и резким чувствам. Она всегда так тщательно подавляла гнев, что любой взрыв ужасал и восторгал ее. Теперь она совершила двойное святотатство: ранила Дэниела и изменила своей спокойной манере. А он попросту до нее не снизошел. Гнев снова захватил ее, и – вот странно – ей захотелось тронуть Дэниела, подразнить, разбередить. Он, конечно, прав, а ее поведение непростительно – и все же она шатко шагнула к нему через подстриженный могильный холмик и сердито, отчаянно дернула его за сцепленные руки. На мгновение ей четко представилась его голова, вжатая ей в колени. Дэниел рывком освободил руки.

– Если так и дальше пойдет, мне придется отсюда уехать. А я не хочу. Неужели непонятно?

– Ты себя так ведешь, будто меня нет.

– Я бы предпочел, чтобы тебя тут и не было.

– Ты не лучше меня. Зачем ты ко мне подошел? Оставил бы все как есть!

– Я хотел со всем разделаться, – сказал Дэниел, не очень-то веря своему твердому голосу. – Я молился, думал, и я понял: это за то, что я о себе возомнил. Решил, что мне это нужно меньше, чем остальным, – собственные желания, секс и прочее. Я был глуп, и я промедлил. Но теперь все.

– Ты отвратительно заносчив и зациклен на собственной персоне.

– Ты мне это уже говорила. Может, мы два сапога пара. И все же я имею право спросить: чего именно ты сейчас добиваешься? Почему не уходишь?

– Я тебе сказала.

– А я ответил, что ты пришла зря.

Она повернулась и быстро пошла прочь.