Дева. Звезда в подарок

Юля шагнула за деревья. В голове больно запульсировала жилка.

Сейчас, сейчас. Она остановится. Ей нужна всего минута. Она просто ничего не понимает. Это же люди, с которыми они столько прошли, столько проехали. Они не могли так поступить.

Хаос, ее окружал хаос. В беспорядке растущие деревья, колкие кусты, хрустящие под ногами хвоинки. Это надо было как-то все собрать, упорядочить.

Тяжело дыша, Юля остановилась. Мир перестал кружиться. Деревья остановились.

— Бочарникова!

— Юлька!

Эхо бросало голоса ребят по верхушкам деревьев.

«Тише! — хотела сказать этим голосам Юля. — Здесь нельзя шуметь! Это неправильно. Духи гор не любят крик. Должно быть тихо. Очень тихо».

Она закрыла уши руками. И стало тихо. Пускай так и будет. Будет тихо.

Юля опустила руки. Треск веток слышался совсем близко. Она последний раз посмотрела вокруг, вдохнула сладковатый алтайский воздух и повернула обратно.

— Идем! — Юля выпрыгнула из-за кустов, схватила Ирку за руку. — Пора складывать палатку!

— Как ты? — Глаза Хариной были полны ужаса. Она заглядывала Юле в лицо, боясь увидеть там то, что сама себе успела напридумывать, — что Бочарникова от отчаяния сбросится со скалы, что она уйдет жить к диким зверям, что они ее никогда не найдут. И вдруг такое — сухие глаза, ни слова о случившемся. Да какая палатка, если все стало известно?

— Хочешь, я помогу тебе собрать рюкзак? — Юля говорила нервно, резко, словно разрывала нити, натянувшиеся между ней и остальными.

— А что?.. — начала Ирка, но тут на них вылетел Даушкин.

— Как каша? — Юля улыбалась.

— Так ведь недоварилась, — растерялся Сережка. — И не посолили.

— Понятно, — Юля бежала дальше, прыгая с уступа на уступ. Осторожная Ирка отстала, Сережка съезжал на пятках в бесцельных попытках затормозить. — Что говорит Палыч, дождь будет?

— Так ведь это… — начал Даушкин. — Разбежались все. — И кувыркнулся на камне.

Юля первая выбралась на поляну. Встретила полный боли взгляд Олега Павловича, отвернулась. Над лагерем полз неприятный запах горелого риса.

Катя на пенке резала хлеб и сыр. На треноге висел котелок для чая. Мальчишек не было. Фединой тоже.

Бочарникова повернулась к палатке, увидела на своем рюкзаке зеленый пластиковый конверт. Некогда пухлый, теперь в нем лежала только книга гороскопов. Больше ничего. Юля выдернула из конверта книгу. Пока шла к костру, не глядя, бросила конверт под кедры. Сунула томик в огонь.

— Лучше бы на потом оставила, — покачала головой Ивашкина. — Костер скоро разводить будет нечем.

Юля вспыхнула, хотела ответить, секунду постояла, покачиваясь, и, как слепая, побрела к своей палатке.

Через пару минут на щедром огне вода для чая закипела.

5. Пророчество кукушки

Девы — горячий лед, они не изливают свои чувства и любовь, доказывая делом больше, чем словами.

На этот раз никто не отставал. Шагали молча. Юля не чувствовала своего рюкзака. Она все тянулась вперед, пытаясь обогнать Харину, налетала на нее, отскакивала назад и снова торопилась. Замыкающим у них теперь был Сережка. До первого привала он шел молча, переживая скудный завтрак, а после короткой передышки развеселился, стал комментировать все, что видит вокруг.

— Про кукушку анекдот есть! — притормозил он Юлю за хлястик рюкзака. — «Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?» — «Ку…» — «А почему так ма…?» — И тут же сам заржал своей шутке. — А ты знаешь, что кукушки по весне поют и к дождю.

— Не каркай, — чуть повернулась к нему Юля.

— Тогда уж не кукукай! — хмыкнул Сережка. — Хотя кукукай не кукукай, дождь все равно пойдет.

— Не пойдет, если о нем не говорить. — Разговор сбивал с дыхания, поэтому отвечать Бочарникова старалась короткими фразами.

Даушкин поскользнулся, бухнулся на колени, громко шлепнул ладонями о землю. Но тут же поднялся, с удивлением посмотрел на перепачканные руки.

— А чего вчера с крестиками было, я не понял. — Длинноногий Сережка в два шага догнал Юлю.

— Ничего не было. — Бочарникова пошла быстрее.

— Это ты так дневник искала, да? — Сережка не замечал, что Юле неприятно говорить на эту тему. — А мне можешь что-нибудь сказать? Я в детстве банку кока-колы из магазина стащил.

— Да нет там никаких крестов, — Юля притянула к себе развернутую Сережкину ладонь, провела пальцем, стирая грязь. — Ты писателем будешь. Или журналистом. У тебя есть вилка творчества.

— Может, ложка? Я бы что-нибудь съел, — не удержался от комментария Даушкин.

Но Юля сейчас не была расположена к шуткам.

— Видишь, линия сердца у тебя начинается развилкой? — Она снова провела пальцем по морщинке, бегущей у Сережки под подушечками пальцев, как раз под указательным она давала ярко выраженное раздвоение. — Это говорит, что ты будешь хорошо писать.

— Чего, и сочинения тоже? — изумился Даушкин, который выше трояка за сочинения не получал.

— Может, не сочинения, а стихи, — выпустила его руку из своей Юля.

— Круто! — вскинул удобней на плечах рюкзак Сережа. — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»