Таня уткнулась лицом в плечо мужа, отыскала ощупью ямку над его ключицей, созданную, как она уверяла, специально для ее подбородка, и затихла. Уржумцев замер на месте, боясь пошевелиться, чтобы не вспугнуть Таню. И время приостановило свой бег, чтобы они оба могли беспрепятственно вжиться в эту минуту и по достоинству оценить ее – одну из самых счастливейших минут во всей их жизни.
В саду тучно ударилось о землю крупное яблоко. Таня встрепенулась и сказала убежденно:
– Вот увидишь: будет мальчишка!
– Почему ты так думаешь? – удивился Уржумцев. – Заранее ведь нельзя знать.
– Пусть нельзя, – милостиво согласилась Таня, снисходя к мужской его непонятливости.
И в голосе ее прозвучало превосходство, идущее, кажется, оттого, что природа-матушка вывела ее сейчас на первое место в их семье, а его потеснила. И он сразу же безропотно принял это новое ее превосходство и охотно подчинился жене. А что ему еще оставалось? Ведь его роль в предстоящем таинстве рождения их ребенка уже сыграна, а главное теперь предстоит совершить ей. Она снова взяла верх над ним, но это уже больше не обижало Уржумцева.
– Ну и пусть нельзя знать заранее, – упрямо повторила Таня. – А мне все равно хочется, чтобы у нас был мальчишка и чтоб он был забияка и много ел. Терпеть не могу детей, которых надо упрашивать съесть каждый кусок. Так и стукнула бы по затылку!
Она говорила таким тоном, будто порядком уже намучилась в своей жизни с капризными детьми.
– Это ты только сейчас хорохоришься, – поддел ее Уржумцев, незаметно для себя впадая в привычный тон шутливых их перепалок. – А потом сама первая его избалуешь!
– Это я-то?
Таня снисходительно усмехнулась – и Уржумцев уверился вдруг, что она станет строгой и взыскательной матерью…
– Если родится девочка – назовем Светланой, хорошо? – быстро, словно припомнив вдруг что-то, сказала Таня.
– А если парнишка – Игорь! – подхватил Уржумцев.
Таня поморщилась.
– Не нравится мне это имя… Есть в нем этакое покушение на красивость, что ли. И у соседей тоже Игорь: кликнем своего, а прибежит соседский! И в школе сейчас сплошные Игори… Такая путаница! Уж слишком это имя заделалось сейчас модным, давай не будем плыть по течению и проявим самостоятельность, а?
– Тогда – Петька?
– А это слишком уж просто и… Петухом дразнить будут! Тут надо все учесть: ведь один раз на всю жизнь выбираем. А то еще разобидится наследник: ну и дали предки имечко!.. Знаешь, не будем пока решать: мы тут голову ломаем, а вдруг дочка народится? Не к спеху, успеем еще…
Что-то не понравилось Уржумцеву в ее словах, а что именно – он и сам толком не понял. Вроде бы неполной искренностью и хитринкой от них повеяло.
– Нет, давай уж сейчас! – заупрямился он. – Первая, так сказать, прикидка. А разонравится потом – никто нам не помешает другое имя выбрать. Все в наших руках, и время еще есть.
Таня внимательно посмотрела на него, словно хотела понять, что стоит за этой его настойчивостью.
– Ну, прикидка – так прикидка, – согласилась она. – Что ты предлагаешь? Говори, ведь имен так много…
– Называй ты.
– Нет, теперь твоя очередь… Ведь сын же!
Чутьем, обостренным всеми событиями этого дня, Уржумцев догадался вдруг, что Таня выбрала уже имя их сыну и только хочет, чтобы он сам его назвал. И он знал, какого имени она от него ждет, но сразу не решился произнести это трудное для него имя.
– Может, Шуркой назовем? – спросил он беспечно, оттягивая время.
Таня повертела головой, привыкая к новому имени.
– Что ж, имя ничего себе, – признала она. – Но ведь тогда он станет у нас Александром Александровичем, а одинаковое имя и отчество всегда, по-моему, свидетельствуют о некоторой ограниченности родителей… Ты не находишь?
Было заметно, что ей самой понравилось, как ловко она забраковала и это имя: Таня даже легонько усмехнулась, радуясь убедительности своих доводов. И тогда Уржумцев сказал небрежно, сам удивляясь своему спокойствию:
– А если… Андреем назвать, а?
Ресницы Тани дрогнули.
– Андрей… – тихо повторила она, вслушиваясь в звуки этого дорогого и запретного для нее имени. – Андрей… Знаешь, а это неплохо звучит! Андрей Александрович… Андрейка, ты опять не сделал уроков!.. Так и решим, ладно?
Она все еще хитрила… Как попала в эту колею – так и не может из нее выбраться. Поступи так другой человек – и это свидетельствовало бы о закоренелой недоверчивости и мелочности натуры, а в Тане все преломлялось для Уржумцева как-то по-иному. Или это любовь его все переиначивала, чтобы обелить ее? Кто теперь разберет!
В упорстве, с каким она пыталась скрыть от него прежнюю свою любовь, было что-то наивное, даже детское. Это так ясно стало теперь Уржумцеву. И даже невольная ее жестокость, которой это упорство оборачивалось для него, была тоже в сущности какой-то несовершеннолетней – сродни той, когда дети причиняют боль своим близким не от злого сердца, а просто потому, что не в силах предвидеть всех последствий своего поступка.