Девчата. Полное собрание сочинений

Но такелажник молча отвел глаза, и я понял: далеко не впервые приключилось с ним такое. Меня даже зло взяло, что он, чертяка, такой честный, даже соврать не умеет. Ну что ему стоило сказать, что никогда раньше жену он не бил и впредь тоже пальцем ее не тронет? И тогда бы я сразу прикончил неприятный наш разговор, и мы разошлись бы подобру-поздорову. А там, если взбредет такая охота, Ерохин мог бы и стукнуть свою супругу разок-другой. К тому времени, глядишь, выздоровеет Филипп Иванович – вот пусть тогда сам и расхлебывает! А этот правдолюбец даже для пользы дела соврать не смог и прошел мимо такой заманчивой возможности покончить дело миром…

Мне почудилось вдруг, что мы с ним играем в какую-то игру – ему досконально известную и успевшую порядком уже надоесть, а для меня совсем новую. Я даже толком не знал, как в этой игре ходят, что можно, а что запрещено правилами игры, и все время по неведению нарушал эти чужие правила. А Ерохин ни о чем не догадывается и ждет от меня каких-то особенно мудрых и проникновенных слов, которые говаривал ему в подобных случаях многоопытный Филипп Иванович. Ждет-ждет и никак не может дождаться.

Похоже, первоначальное глубокое почтение Ерохина ко мне, а верней, к моей довольно высокой по здешним масштабам должности теперь заметно поубавилось. Наверняка он сравнивал меня на каждом шагу с Филиппом Ивановичем, и сравнение это было не в мою пользу.

По всей вероятности, Филипп Иванович вел себя с Ерохиным совсем не так, как я, и говорил такие слова, каких я, может быть, даже и не знаю вовсе. А мне все время было как-то не по себе оттого, что пожилой человек, годящийся мне в отцы, много повидавший на своем веку, прошедший через войну и не раз смотревший в глаза смерти, покорно слушает неказистую мою импровизацию о том, что бить жену нехорошо, что такое битье прежде всего позорит того, кто поднимает руку, и прочее в таком же унылом вегетарианском духе. А что еще я мог ему сказать?

Мне опротивело разыгрывать из себя мудрого и всезнающего начальника, каким я никогда еще в жизни не был и неизвестно даже, стану ли когда-нибудь да и нужно ли мне им становиться. Натянул на себя чужую личину – вот ничего у меня и не вытанцовывается. А был бы самим собой, не пыжился бы, – глядишь, и вышло бы все поскладней. И уже во всяком случае, тогда не надо было бы играть чужую роль, так и шпарил бы как бог на душу положит.

Короче, мне надоело притворяться и захотелось быть самим собой – таким, какой я есть, – понравится это Ерохину или нет.

И для начала я решил усадить Ерохина. Ведь именно с этой моей неудачи и пошла вся дальнейшая несуразица. Меня тянуло переиграть все по-иному, словно ничего еще не было сделано и не наломал я тут дров.

– Садитесь, в ногах правды нет, – как можно тверже сказал я, подвигая к Ерохину стул. – Раз пришли в гости, так садитесь, нечего казанской сиротой прикидываться!

Ерохин с некоторым даже испугом покосился на меня и послушно сел. Я плюхнулся на стул напротив него. Сидя, мы оказались с ним примерно одного роста, мне не надо было больше задирать голову, и это тоже порадовало меня как залог того, что все у нас помаленьку налаживается.

– Ну вот что! – напористо заявил я, спеша закрепить выигрышную свою позицию и не дать Ерохину опомниться и выискать лазейку. – Вот что, хватит ваньку валять! Последнее это дело – ходить по начальству с жалобами на семейную жизнь!

– Я не хожу, это она все… – угрюмо буркнул Ерохин и повел головой в сторону двери, за которой притаилась его супруга. – Как что, так сразу бежит, натоптала к начальству дорожку.

– С собственной бабой воевать – тоже мне семейная жизнь! – осудил я. – Тогда незачем было и жениться.

– Кабы знать…

– А вы разойдитесь, раз теперь прояснилось. А?

Ерохин ошарашенно глянул на меня. Позже я узнал, что Филипп Иванович был ярым врагом всяких разводов и пытался склеивать даже и такие семьи, где все было разбито вдребезги.

– Раз характерами не сошлись, лучше разойтись тихо-мирно, – убеждал я Ерохина со всем пылом неженатого человека. – Или дети держат?

– Нету у нас детишек, не получаются как-то… – с застарелой болью сказал Ерохин. – Кабы детишки…

Нечаянная надежда вспыхнула в его голосе и тут же погасла.

– Ну, тогда совсем легко вам развестись, – не унимался я. – Чем так жить, с мордобоем, разбежались бы в разные стороны – и порядок. А?

Ерохин изумился:

– Быстро у вас как! Раз-два – и готово… Уж больно шустрый вы, товарищ инженер!

Я прикинул: не подтачивает ли Ерохин ненароком начальнический мой авторитет? Кое-что обидное для меня в его шустром, пожалуй, проскальзывало, но ради пользы дела я решил эту малость стерпеть и ринулся в бой, не давая такелажнику заметить, что он зацепил-таки меня.

– А чего тянуть? Скорые решения – самые верные. Отрезал, чтоб не ныло, и концы! Чего там мудрить?

– Люблю я ее – вот чего… – неохотно, даже почти виновато отозвался Ерохин, как бы признаваясь в непростительной своей слабости, достойной всяческого осуждения.

За дверью шумно и удовлетворенно вздохнули.

– Любите и боксом угощаете? Что-то не понимаю я такой любви!