У нас в классе уже за многими девчонками бегают ребята. И некоторым, наверное, отвечают взаимностью. Во всяком случае, я вижу, как девчата показывают друг другу записки и о чем-то шепчутся по углам. На меня же почему-то никто не обращает внимания.
Чтобы не отставать от девчат, я влюбляюсь в математика Алексея Петровича Носова.
Если признаться честно, я придумала себе того, которого буду любить, и он совсем не похож на Алексея Петровича. Он высокий, сильный, мужественный. У него волевое лицо. Он полярник или летчик. Лучше — летчик. И он должен совершить какой-то необыкновенный полет, какой, например, совершили Чкалов, Байдуков и Беляков. Только еще труднее и опаснее. Я представляю, как его встречают в Москве, но он, в первую очередь, бежит ко мне, и я вручаю ему цветы. И вся Москва видит, как этот необыкновенный человек, герой, любит меня. А я говорю ему громко, чтобы слышали все:
— Мы поговорим потом, иди рапортуй.
И встречающие его удивляются моей сознательности и просят сесть в одну машину с ним.
Где он сейчас, этот мой летчик? Живет себе и не знает, что есть на свете такая я. Но я знаю, что где-то ждет меня настоящая любовь. Ну, а Носов — это так, увлечение. Не могу же я, в самом деле, отставать от других.
Порядочная девушка из интеллигентной семьи идет купать колхозных лошадей и вдруг встречает своего возлюбленного. Что она должна делать? P-раз! Согласно инструкции тетки Милосердии, я принимаю королевский вид. Два!.. Алексей Петрович отворачивается от меня и проходит с возмущенным видом.
Я растерянно оглядываю себя. В чем дело? Вроде бы все, как у настоящей королевы. Разве только то, что я босиком. Но, черт возьми, хотела бы я знать, какая королева ходила в туфлях купать лошадей?
На другой день меня вызывает завуч.
— Ты почему не здороваешься при встрече с преподавателями?
Вот-те раз! Что же, я в затылок с ним здороваться должна?
— Потому что он отвернулся.
— А почему ты с вызывающим видом смотрела на него? Что это такое?
Я уношу из кабинета разбитое сердце и выговор.
Иду к Маше. Это моя лучшая подруга. Ее мама преподает в нашей школе анатомию. С Машкой мы подружились еще в третьем классе, после драки. Гешка присутствовал в роли секунданта. Я уже выходила победительницей, но Машка решила не сдаваться и, отбежав, выставила самый большой козырь.
— Все, — сказала она торжественно. — Я скажу маме, что ты дерешься, и тебя выгонят из школы.
— Плевала я на твою школу, — гордо ответила я, не желая сдавать позиций.
— И я тоже плевал, — вступился секундант. — А вот мы как скажем нашему папе, так он фигу вас на пароход пустит.
— Плевала я на ваш пароход! — не осталась в долгу Машка.
После этого мы стали друзьями. На всю жизнь.
Только Маше я могу рассказать о коварстве своего возлюбленного. Подруга выслушивает меня с сочувствием.
— Хорошо же, — говорит она. — Мы ему устроим.
На другой день мы ему «устраиваем». По заранее разработанному плану весь класс на уроке алгебры начинает позевывать. Сначала это получается несколько неестественно, но потом зевота начинает уже по-настоящему одолевать всех. Сводит скулы. Но ничего нельзя поделать с собой. Все заражены зевотой.
Алексей Петрович несколько минут крепится, но потом, к всеобщей радости, широко распахивает рот.
Гешка тихонько командует:
— Главное орудие — пли!
Носов на полуслове обрывает фразу. Мы давимся от хохота, но приступы зевоты мешают смеху.
— Главное орудие…
Я стараюсь вспомнить, кому из теток по графику идти завтра в школу.
— …пли!
Машка проваливается на экзамене по химии. Ей досталась формула производства стекла. Эту чертову формулу почему-то не может осилить почти никто в нашем классе.
Машка рискует остаться на осень. Вышедшие из класса ребята говорят, что шпаргалку у нее отняли. Я сдала экзамен в первую смену и сейчас «болею» за своих. Бедная моя Машка!
Гешка решительно смотрит на дверь. Сколько раз она спасала нас за три года от вынужденного безделья в коридоре. Выручай, голубушка, еще раз!
Кто-то из ребят быстро пишет проклятую формулу. Я беру ее. Гешка бесшумно открывает лазейку, и я по-пластунски вползаю в класс. Еще немного — и Машка получит шпаргалку. Но вдруг перед моим носом возникают ноги, а надо мной раздается насмешливый голос Алексея Петровича, ассистента:
— Откуда ты, прелестное дитя? — спрашивает он. Все! Это — конец! Тетка Милосердия говорила:
— Оказаться перед любимым в смешном положении — значит навсегда убить в нем святое чувство.
Да, настоящая королева вряд ли стала бы ползать по полу. Собрав остатки собственного достоинства, я поднимаюсь и молча выхожу из класса.
— Хватит, — говорит мне директор школы, — забирай документы.
Я уныло подпираю косяк двери. За спиной сердито сопит Гешка.
— Она больше не будет, — говорит он. — И вообще, это я ее попросил.
— Хва-тит!
На этот раз тетки вынуждены вызвать папу, и он с трудом уговаривает директора оставить меня в школе.
Папа возвращается домой злой и, не считаясь с возрастом и нежными чувствами влюбленной королевы, берется за ремень.
— Правильно! — говорит Гешка. — Бросили на каких-то милосердных теток, а теперь бьют.