— Когда-то очень давно мой отец часто летал на изнанку. Развлекался тут, как у гатрийских аристократов принято. Поверхность — слишком пресное, скучное и пристойное место. В тех местах, через которые он обычно возвращался обратно домой, он встретил красивую, добрую и очень наивную девушку. Познакомился поближе, очаровал её и сделал ей ребёнка. Меня, то есть. Мать растила меня совершенно одна, рассказывала мне, что отец живёт далеко за границей. А потом отец вдруг объявился, и стал наезжать к нам время от времени. Мать к нему потянулась по новой, и я к нему привязался. И он решил, что может сделать с нами всё, что хочет. Он забрал нас на поверхность. Без объяснений, без подготовки. Хорошо ещё, не стал нас в Рускеале в каньон сбрасывать. Просто повёз якобы Питер посмотреть, а там посадил в первый вагон метро… Мне было десять, я это переварил. Приключение всё-таки. А мать это убило. Отец принудил её жить с ним. А она не смогла смириться ни с тем, что поверхность существует, ни с тем, что отец женат, что у него ещё ребёнок есть, ни с тем, что она на положении рабыни. Она такой человек была, не смогла это вынести. А отец её любил очень, но отпускать от себя не собирался. От переживаний мама заболела и сгорела за несколько месяцев.
Я начала слушать его рассказ в раздражении, но пока он говорил, с трудом сдерживалась, чтобы не пустить слезу. Когда закончил, я осторожно обняла его.
— Прости, Шокер. И не волнуйся за меня. У меня всё кончится не так. Я не добрая и давно не наивная. Я много чего могу вынести. Я тренированная, и я привыкла проще ко всему этому относится.
Его передёрнуло, он отстранился.
— Твой отец так и не понял, что к чему?
— Да нет, как раз понял. Я знаю, его совесть до сих пор мучает. Хотя он ведь не делал ничего такого, чего бы не делали все вокруг. Ничего такого, что считалось бы предосудительным. Но он винил себя и всё своё раскаяние на меня вылил. Усыновил официально, образование дал, лучше которого и не придумать. Жениться пораньше заставил, чтобы карьеру не тормозить… Да и вообще, он мне куда больше времени уделял, чем своему старшему сыну. Брат мне до сих пор это припоминает.
— Ты простил отца?
— Не знаю. Не уверен. Возможно, да.
— Скучаешь по нему? И вообще, по поверхности?
Шокер кивнул:
— Да, очень. Очень хочу домой, всё время… У меня там много хорошего было и сейчас есть. Я на изнанке давно и почти безвылазно, привык уже, но я здесь не дома, я здесь на службе.
Я услышала звук лодочного мотора.
— Катер!
— Не слышу, — покачал головой Шокер, но через некоторое время он встрепенулся. — Точно, катер. Сюда, вроде. Молодцы, быстро… Ты точно на Престгатан поедешь?
— Да. Плевать мне на запреты командора.
Я побежала в домик за своим рюкзачком.
8
До Престгатан мы добрались, когда уже стало темно.
Внизу в столовой сидел один Лис.
— Где остальные? — с порога спросил Шокер.
— Лали у себя, страдает о чём-то. Скай в своей комнате, Тайлера пасёт, — ответил Лис. — Мы его туда пристроили, меняемся через полчаса.
Я помчалась вверх по лестнице на второй этаж и ворвалась в комнату Ская.
Марат сидел на полу у стены. Скованные наручниками руки были бессильно брошены на колени, а голова низко склонена, и откуда-то из-за левого уха по шее и дальше на футболку текли несколько струек крови.
Скай сидел напротив верхом на стуле и не сводил глаз с Марата. Когда я вошла, Скай вскочил. Но я на него и внимания-то не обратила, бросилась к брату.
— Марек!
Он не ответил, только чуть мотнул головой.
Я рванулась к раковине, сорвала с крючка первое попавшееся полотенце, намочила холодной водой, отжала, вернулась и попыталась приложить полотенце Марату ко лбу. Он захрипел, с трудом качнул головой. Я обтёрла ему лицо холодной мокрой тканью.
Брат открыл глаза, взглянул на меня, узнал.
— Систер, мне бы водички…
Я побежала обратно, вышвырнула из стакана зубную щётку Ская прямо в раковину, наполнила стакан.
Марек выпил воду, не отрываясь и стуча зубами по стенке стакана. Сразу же попытался сесть поровнее и попробовал скованными руками потрепать меня по плечу.
— Всё хорошо, систер. Не кисни. Устал просто…
— Что у тебя с головой?
— Так что ты думаешь, я им добровольно руки подставил, нате, мол, надевайте браслеты? — усмехнулся он и поморщился. — Да черепушка цела вроде, так, скальп посекли немного, ловцы-добры молодцы…
— Дай, я посмотрю.
— Да не надо, — отстранился он. — Потом сразу и оформят, и помощь окажут… По инструкции… Ты иди. Иди лучше отсюда. Не надо тебе здесь быть.
— Я не уйду, да ты что?! Я с тобой буду!
Марек недовольно покосился на Ская:
— Эй, герой невидимого фронта! Ты, солнце, вышел бы в коридор, что ли? Дай с сестрёнкой проститься.
— Скай! — раздался голос стоящего в дверях Шокера. — Выйди!
— Так не положено же, — робко возразил Скай.
— Выйди вон, я сказал! — зарычал Шокер.
Скай вышел, и Шокер закрыл дверь с той стороны.
— Эти гады тебе даже воды не давали?!
— Да я и не просил, — пожал плечами Марек. — Ну вот зачем ты пришла, скажи мне? Я ж тебе что говорил? Просто знай, что я есть, и всё…
— Что теперь будет, Марек?