– Конечно, – ответила я, не повышая голоса. Арчер всё равно смог понять мой ответ по губам. Повернувшись, он пошёл к дверям и, проходя мимо стоявшего у выхода вышибалы, сказал ему что-то, после чего придержал для меня дверь.
На улице было прохладнее. Мы прислонились к стене здания, чтобы не путаться под ногами тех, кто шёл мимо по тротуару. Все эти люди напоминали мне участников парада. Этакий ночной пешеходный поток. У нас дома ты хоть весь день гуляй по улицам, но встретишь всего пару человек.
Здесь было намного тише, чем в клубе, и я ждала, когда Арчер что-нибудь скажет. Было слышно, как начала настраиваться следующая группа, стуча по ударной установке и подёргивая гитарные струны.
– После выступлений у меня всегда звенит в ушах, – сказал Арчер, – даже, несмотря на беруши.
Он прикрыл уши руками и немного потряс головой.
– Бывает тяжело оставаться в зале, когда кто-то после нас играет. А уйти неприлично.
Парень слегка улыбнулся с закрытыми губами, и я поймала себя на том, что на них-то я и смотрела. Я резко перевела взгляд на его глаза.
– Прям рок-звезда, раз тебя волнуют правила приличия.
– Я всего лишь басист, – сказал он. – Это Джеймс у нас самый классный.
Вот уж чего не ожидала от него услышать.
– Да ладно.
Переместив вес на другую ногу, я ощутила через платье все неровности стены.
– Нет, – усмехнулся он, – он у нас бойскаут. Или как они себя называют в Англии, лэдскаут?
Арчер посмотрел в сторону, где из дверей ресторана вышла и застучала туфлями на высоченных шпильках какая-то девица.
– Кто у нас мог бы быть плохим парнем, так это Джош. Просто ему всё по барабану, – он пожал плечами. – Ударник, одним словом.
Я понимающе кивнула.
– Мама постоянно предупреждает меня насчёт ударников.
– Да ну? – сказал он, немного округлив глаза, и я обратила внимание на то, какими длинными были его ресницы.
Я улыбнулась.
– Она могла бы так сказать.
– Кому, как не ей знать.
Арчер прислонился плечом к стене.
– А про басистов она что-нибудь говорила?
Мне сразу вспомнилось мамино табу на музыкантов, пробежавшее неоновой бегущей строкой в голове.
– Уверена, что она бы расширила предупреждение на всех музыкантов. Даже на кларнетистов.
– И тубистов? – добавил Арчер.
– Даже на ксилофонистов, – сказала я, содрогнувшись для пущего эффекта.
Я уже настроилась продолжать перечислять, как он вытащил из кармана пачку сигарет.
– Не возражаешь? – спросил он.
Вообще, меня несколько ошарашило то, что он курит, но раз уж мы были на улице, то имело ли смысл возражать? Я потрясла головой.
Щёлкнув серебряной зажигалкой, он поднес сигарету к огню. Его губы сжались, и он сделал затяжку, после чего конец сигареты загорелся в форме идеального ярко-оранжевого круга.
Поначалу мне показалось, что я – уже не я, и мне даже захотелось посмотреться в зеркало, чтобы убедиться в обратном. Я ли это? Может, это просто от того, что на мне была одежда Луны, через которую я впитала немножко её энергетики, но часть меня, которую я совсем не хотела признавать, хотела дотронуться до Арчера. До внутренней стороны его запястья, или, может, до мочки уха. Может, я просто извращенка?
Он выдохнул, и клубы дыма направились в сторону неба.
– Каково это, иметь таких родителей?
– О, это просто великолепно.
Я приставила стопу к стене позади меня. Я не хотела сейчас говорить о моих родителях.
Он молча смотрел на меня, реально ожидая от меня какого-то ответа.
– Отец почти не проводил со мной времени. Уверена, что Луна уже про это рассказывала.
– Ну, да, она злится на него. Он не жил с вами, когда ты была маленькой?
– Мы переехали в Баффало, когда мне было два года.
Я смотрела через дорогу, на окна дома напротив. Люди, жившие наверху за квадратными окнами, должно быть, спали там у себя, пока другие гуляли.
– Обычно мы виделись всего несколько раз в год, а в старших классах – ещё реже. Мы не виделись с ним с тех пор, как мне было четырнадцать с половиной.
– И эта половина очень важна, – сказал Арчер, подначивая меня, хоть и с доброй улыбкой на лице.
Я пожала плечами и отвела взгляд в сторону.
– Думаю, нет ничего плохого в том, чтобы считать время в половинах. Сейчас мне семнадцать, и два с половиной года звучит лучше, чем три.
Он кивнул, отвернувшись в сторону дороги.
– Тебя можно понять.
Вообще-то, правильнее было бы сказать два года и три четверти. Если быть предельно точной.
Ненадолго между нами воцарилось молчание, от которого не было никакой неловкости. Здесь оно было уместно как нигде: рядом со светящимися фонарями на ярко освещённых улицах, у всё ещё тёплого после дневной жары дома.
Наверное, я могла бы простоять там всю ночь.
– Луна всегда уверена во всём, – сказала я.
Арчер стряхнул пепел на тротуар.
– Думаешь?
– А разве нет?
Он пожал плечами и съехал по стене вниз, чтобы сесть на корточки. Я тоже села.
– Я все старшие классы слушал «Shelter». И когда встретил Луну, то не мог поверить, что её родители – Мэг и Кирен. Зная её, слабо в это верится. В смысле, она от них не фанатеет.
– Да уж, верится с трудом, – подтвердила я, заправляя выправившуюся прядь за ухо.