Девчонки в слезах

Папа напрягается, но я чувствую, что он кивает. Его борода трется о мой лоб.

— И с Анной, — повторяет он.

— Папа, вы с Анной не расстанетесь? — шепчу я, прильнув к нему.

— Нет, ну конечно нет! Тебе ведь Анна об этом не говорила?

— Нет, но вы оба все время нападаете друг на друга, и ты каждый вечер поздно приходишь.

— Мы с Анной разберемся, не волнуйся, — хрипло говорит папа.

— Папа, когда ты поздно возвращаешься…

— Послушай, Элли, не обо мне сейчас речь. Давай подумаем о тебе. Мне тебя очень жаль, но ты меня рассердила. Наверное, ты очень много выпила. Я не возражаю, если ты попробуешь пива или сделаешь несколько глотков вина, но нельзя же начинать с водки! Ты ведь могла заболеть! Даже угодить в больницу!

Папа все ворчит и ворчит, а я лишь тихонько всхлипываю. Какое мне дело до крепких напитков? Больше никогда не пойду на вечеринки! О боже, что я буду делать в школе? Как смогу посмотреть в глаза Магде?

***

Она звонит на следующее утро. Папа отвечает, что я еще сплю. Магда снова звонит после обеда. На этот раз берет трубку Анна и говорит:

— Элли пока не хочет с тобой разговаривать, Магда.

Подруга не понимает. Когда мы садимся пить чай, раздается стук в дверь. Так стучит только Магда — три редких удара и два частых, будто трубы возвещают о ее прибытии.

Встаю со стоном и умоляю:

— Анна, это Магда! Пожалуйста, попроси ее уйти!

— По-моему, будет лучше все с ней обсудить. Может, надо послушать, что она скажет? — спрашивает папа. — Ты же не хочешь из-за этого потерять подругу?

— Ах, папа! Ну как я теперь смогу дружить с Магдой?! — говорю я и бегу наверх в свою комнату.

Наваливаюсь спиной на дверь и на полную громкость включаю музыку, чтобы не слышать внизу голоса Магды. Я все жду, жду и жду…

В конце концов приходит Анна и стучит в дверь:

— Это я, Элли. Все нормально, Магда ушла. Она очень расстроена и пыталась мне объяснить, что все произошло из-за хомячихи.

— Из-за кого?! Что она выдумывает?!

Волна гнева мгновенно осушает слезы:

— Неужели она думает, что можно лизаться с моим парнем только потому, что несчастная Помадка умерла?

— Мне бы не хотелось, чтобы ты употребляла это слово, Элли, — тихо говорит Анна. — Оно отвратительно.

— Отвратительно то, что сделали Рассел и Магда. Отвратительно, отвратительно! Никогда больше не буду с ними разговаривать!

Не хочу ни с кем общаться, даже с Анной. Не буду спускаться к чаю. Остаюсь в своей комнате и лежу на кровати. Потом сажусь и с остервенением молочу кулаками по подушке. Плачу. Засыпаю. Когда просыпаюсь, не сразу вспоминаю о том, что произошло, и начинаю с удовольствием думать о Расселе, пытаясь нащупать кольцо, — но его нет на пальце, и меня снова охватывает отчаяние.

***

Нельзя же все время прятаться в комнате.

Понедельник. Нужно идти в школу, несмотря на противную простуду.

Собираюсь очень медленно, опаздываю и не успеваю на автобус. Какое это теперь имеет значение? Мне неловко, и я специально медлю, чтобы не столкнуться с Кевином. Он повел себя как настоящий друг, но, наверное, считает меня идиоткой.

Еле волочу ноги. Прихожу в школу совсем поздно — старшая дежурная со своим журналом уже ушла на урок, поэтому меня никто не останавливает. Гори все ярким пламенем! Школа кажется далекой и ненужной — что о ней беспокоиться! Уже собираюсь сбежать с уроков, но вдруг вижу миссис Хендерсон. Она несется по коридору, таща большую сумку с новыми теннисными мячами. Вдруг резко останавливается:

— Элеонора Аллард! Тебя не было на перекличке! Боже мой, девочка, почему ты пришла так поздно? С нетерпением жду, когда ты что-нибудь скажешь в свое оправдание.

Я вздыхаю:

— К сожалению, мне нечего вам ответить, миссис Хендерсон.

Она хмурится. Я жду, когда она придумает для меня суровое наказание. Может, стукнет меня по голове своей тяжелой сумкой с мячами. Она грозилась и не такое сделать! Но миссис Хендерсон бросает сумку. Несколько мячей вываливаются и катятся по коридору. Она недовольно охает, но не пытается их собрать. Подходит поближе, наклоняет голову и пристально на меня смотрит.

— Что случилось, Элли? — тихо спрашивает она.

Ох, нет! Не хочу, чтобы она была такой доброй! Лучше пусть орет и ругается — тогда можно выдержать ее взгляд и притвориться, будто тебе все равно. Но если мне начнут сочувствовать, я сломаюсь. Уже щиплет глаза. Нельзя плакать! Только не здесь, не в школе!

Глотаю слезы, изо всех сил пытаясь сдержаться.

— Вижу, Элли, тебе не хочется об этом говорить. Не волнуйся. Не стану к тебе приставать. Скажи мне только — это не из-за неприятностей дома? Может, поссорилась с друзьями? Проблемы в личной жизни?

— Все вместе! — всхлипываю я.

— Ох, Элли! Тринадцать лет — нелегкий возраст. Помню, когда… — Но тут она качает головой, решив, что лучше не продолжать. — Нет, не стоит, пожалуй, рассказывать, а то ты обязательно проболтаешься Магде и Надин, и вы все от души надо мной посмеетесь.

— Я не скажу Магде и Надин, — печально отвечаю я. — Мы больше не подруги.