Дэви

— Или, к примеру, бздение, Джексон. Обычные люди, вроде тебя или меня, не обратят на это внимания или просто посмеются, но если ты собираешься быть племянником Мистера, ты должен действовать немного по-другому. Если тебе нужно испортить воздух, не говори: «Ха, а разве нельзя?» Нет, сэр, ты должен напустить на себя печально-мечтательный вид и оглядеть всех остальных, как будто ты и представить не мог, что они могут совершить такую неприличную вещь.

Тут в комнату вошли Вайлет и Джед, и Сэм от меня отвязался. Джед выглядел хуже некуда — под глазами темные круги, как будто он всю ночь не спал; большие неуклюжие руки трясутся, — так что Вайлет, разумеется, беспокоилась о нем. Сэм вежливо осведомился о клопах, однако Джед, не слушая, посетовал:

Я всю ночь молился, но слово Божье осталось скрыто от меня.

Вайлет сказала:

— Ну, Джед…

И принялась гладить его руку, а он просто стоял — две сотни фунтов мрачности, огромная безобидная туша, выбитая из колеи, утратившая весь свой боевой дух. — Я должен покинуть вас, — сказал он, — неисправимый грешник.

Джед устало и тяжело опустился на мою койку. Я видел, как он смотрит в пол, и смутно удивился, обнаружив, что его рука лежит на моей котомке, на золотом горне, но он тут же убрал руку, как будто был недостоин касаться вещи, к которой притрагивались руки святого отшельника.

— И Господь сказал: я изрыгну тебя изо рта моего… вот что он сказал, это есть где-то в книге. И это не все…

— Ну же, Джед, миленький…

— Нет, тише, женщина. Должен напомнить тебе, что молвил апостол Саймон: «Господь сказал, но я отвернулся от него». Помнишь? Это то, что он молвил после того, как отказался от Авраама, умирающего Выразителя, колесованного на рыночной площади Набера. «И они привели Саймона на площадь»… вот как все было, помнишь?.. «на площадь, и Саймон сказал: «Я не знаю этого человека». И снова они спросили его, но он сказал: «Я не знаю этого человека»… А потом… помнишь?.. после этого, когда Саймона вздернули на дыбу в Наберской тюрьме, он сказал им другие слова, которые я упомянул: «Господь сказал, но я отвернулся от него». — Джед тяжело вздохнул. — Я такой же, друзья. Господь сказал, но я отвернулся от него. Молния поразит и вас тоже, если я буду с вами, когда она ударит. Я не хочу покидать вас, вы были так добры ко мне и мы всегда были друзьями, но это то, что я должен сделать, и…

— Но ты не сделаешь, — с плачем сказала Вайлет, — ты не сделаешь, потому что мы не отпустим тебя, ни я, ни Сэм, ни Дэви…

— Я недостоин, — скорбно сказал Джед. — Я погряз в грехе.

— Да нет же, ты не делал этого, — сказала Вайлет. — Ты всего лишь воткнул мне на пару минут, и мне это нравилось, мне наплевать, что ты скажешь, святой вроде тебя может делать это, оно не может быть грехом, это не честно, и вообще, даже если бы это и был грех, это я должна гореть…

— Ох, да замолчи же ты, женщина! Твои грехи простятся тебе, потому что твоя душа невинна, но мне, владеющему всем данным Господом знанием о добре и зле, мне нет прощения!

— Ладно, пойдем спустимся вниз и позавтракаем, прежде чем ты примешь какое-то решение.

— Ох, я не смогу проглотить ни кусочка.

— Черт подери! — сказала Вайлет, все еще плача. — Ты пойдешь вниз и съешь завтрак!

17

Паломники уже уселись завтракать — ни больше ни меньше чем беконом с яичницей. Благодаря сбережениям, которые Вайлет несла в своей котомке, мы могли позволить себе то же самое. Она на этом и настояла, в утешение Джеду, поскольку верила в теорию, очень популярную среди женщин, что девяносто процентов мужского горя проистекает исключительно от пустого желудка.

Столовая в «Черном Принце» была такой маленькой, что из одного ее конца можно было запросто доплюнуть до другого, и, судя по виду стен, многие прежние постояльцы именно так и поступали. Тут было всего пять столов. У немощного трактирщика имелась пара-тройка рабов для кухонных работ, но он, очевидно, не доверял им прислуживать за столами и делал это сам. Вспомнив наполненный аппетитными запахами, аккуратный и вместительный «Бык и Железо», я без труда запрезирал эту таверну — точь-в-точь как аристократ.