Дэви. Зеркало для наблюдателей. На запад от Солнца

— У мистера Майлза ничего не пропало, а ведь его комната…

— Это он говорит, что не пропало… Слушай, Анжело, на днях я выложу тебе кое-что насчет твоего мистера Майлза.

— Что ты имеешь в виду? Майлз — парень что надо!

Премного благодарен за подобный комплимент…

— Ты думаешь?.. Но не важно, когда-нибудь позже, малыш. Вот, возьми перо.

Анжело потянулся за ножом. Как они были неумелы! Билли уронил нож и нагнулся, вглядываясь в неосвещенную землю. Затем они отошли от меня, и нож уже оказался в руке Анжело, а остальные столпились вокруг — толпа гоблинов в сетях тревожной ночи.

Я снова совершил грубейшую ошибку, Дрозма. Я обязан был догадаться.

Голос Анжело изменился, стал тонким, почти ломающимся:

— Ты убил мою собаку? Ты убил мою собаку, грязный «индеец»?

Тощий пленник молча плюнул анжело на ногу. Но его мужество уже было подорвано, он заскулил, глядя на лезвие, и съежился, когда маленькая рука Анжело устремился к нему с ножом. И он был не единственный, кто вскрикнул, когда нож пронзил тело… я видел это… и кровь брызнула из костлявого плеча, заливая пальцы Анжело. Вторым вскрикнувшим был сам Анжело. Он еще раз вскрикнул и отбросил нож. Потом выхватил из заднего кармана брюк носовой платок и попытался остановить кровь. Остальные вряд ли были способны на что-то большее, чем просто стоять разинув рот и хихикать.

— Будь ты проклят, Билли!.. Будь ты проклят!..

— Заткнись, малыш!.. Что такое немножко крови?!

Билли оттолкнул Анжело в сторону. Билли быстро и со знанием дела отвязал тощего пленника и дал знак своим приятелям придержать его. Билли вытер рану и осмотрел ее.

— Всего лишь царапина!

И он был прав, потому что раненым здесь был совсем другой человек. Раненым был Анжело.

Анжело трясло. Его окровавленная рука судорожно дергалась ко рту и падала вниз. Он машинально нащупал платок, выброшенный Билли, и сделал слабую попутку вытереть им пальцы. Потом он выронил платок и зашелся в приступе тошноты.

Билли рывком повернул пленника и пнул его:

— Разве это рана!.. А теперь беги, «индеец», беги! Удирай и скажи своим соплякам, что мы подожгли серу.

Тощий пошатнулся, но сделал шаг в сторону, прижимая к порезу кусок рубашки.

— Вы что-о-о?

Билли хихикнул:

— Мы подожгли серу. И встретимся с вашими парнями в любое время.

Тощий кинулся прочь. Гоблины заржали. Билли Келл схватил Анжело за запястье и поднял его руку:

— Полноправный член «стервятников». В деле он?

— Он в деле! — отвечали ему. Словно хор привидений.

— Слушай сюда, орлы, знаете что?.. Он подменил пере, когда понял, что перо липовое. Он не хотел, но сделал это, потому что знал, что это правильно. Теперь он настоящий «стервятник». Я знал это, когда он при первом испытании окропил своей кровью камень.

Тут они столпились вокруг Анжело, с простодушными непристойностями и льстивыми смешками принялись обнимать и расхваливать его. Анжело принимал их выходки со слабой улыбкой, с затаенным стыдом и скрытым презрением. А потом и вовсе с нарастающей гордостью и неохотным одобрением. Как будто он заставлял себя поверить в ложь Билли… Была ли эта ложь хорошим политическим ходом? Я не знал.

— Ну, — сказал Анжело, — ну, он же кокнул моего пса, ведь так? Господи!.. Туман поглощал выводков Билли Келла — одного за другим. Они исчезали в нем, подняв руку с вывернутой ладонью. В тумане находился и я — где мне претендовать на то, чтобы понять этих детей!.. Хотел бы я быть старым настолько, чтобы помнить то, что происходило четыре или пять столетий назад!

Утрачено нечто такое, что я искал и не находил в бандах, которые изучал при последним своем посещении Штатов, семнадцать лет назад. Банды того времени были, на первый взгляд, гораздо более злобными, шумными и неприятными. Ими двигало нечто большее, чем молчаливая обида на мир взрослых, их стимулами были материальные побуждения — секс, деньги и страх. Эти же беспризорники (а в известном смысле они и вовсе сироты) вернулись к более примитивным фантазиям. Их колдовство — пусть выраженное в модной одежде или жаргоне, но все равно колдовство — говорит о том, что равнодушие взрослых по отношению к ним достигло полного безразличия. Возможно (а может, и нет), причина — в упадке городов. Южная часть Калюмет-стрит — не более чем робкий вихрь в потоке, и на окраинах или в пригородах я мог бы отыскать проблемы совершенно другие… не знаю. Но вряд ли покажется странным, что это беспризорничество, эти зреющие правонарушения имеют место в культуре, которая лишь недавно научилась заменять древние религиозные императивы чем-то лучшим.