Девяносто третий год

Пушки все еще грохотали за рифом; залпы теперь следовали друг за другом в каком-то судорожном беспорядке, рывками, словно в агонии. Клубы дыма заволокли все небо. Гичка, не управляемая ударами весел, неслась по прихоти волн.

Матрос выхватил из-за пояса пистолет и взял в левую руку четки.

Старец поднялся во весь свой рост.

-- Ты веришь в бога? -- спросил он.

-- Отче наш иже еси на небесех, -- пробормотал матрос.

И он осенил себя крестным знамением.

-- Есть у тебя мать?

-- Есть.

Он снова осенил себя крестным знамением. Потом добавил:

-- Решено. Даю вам всего одну минуту, ваша светлость.

И он взвел курок.

-- Почему ты так меня величаешь?

-- Потому что вы сеньор. Это сразу видать.

-- А у тебя-то самого есть сеньор?

-- Есть. Да еще какой важный. Как же без сеньора жить!

-- А где он сейчас?

-- Не знаю. Уехал куда-то из наших краев. Звали его маркиз де Лантенак, виконт де Фонтенэ, принц Бретани; он всем Семилесьем владел. Хоть я его никогда в глаза не видал, а все-таки он мой хозяин.

-- Ну, а если бы ты его увидел, повиновался бы ты ему или нет?

-- Разумеется. Я ведь не нехристь какой-нибудь, как же не повиноваться. Прежде всего мы должны повиноваться господу богу, потом королю, потому что король вроде бога на земле, потом сеньору, потому что сеньор для нас почти что король. Да все это к делу не относится, вы убили моего брата, значит я должен вас убить.

Старик ответил.

-- Я убил твоего брата и тем сделал доброе дело.

Матрос судорожно сжал рукоятку пистолета.

-- Готовьтесь! -- сказал он.

-- Я готов, -- ответил старик.

И спокойно добавил:

-- А где же священник?

Матрос удивленно поднял на него глаза:

-- Священник?

-- Да, священник. Я ведь позвал к твоему брату священника! Стало быть, и ты должен позвать.

-- Где же я его возьму? -- ответил матрос.

И добавил:

-- Да разве в открытом море найдешь священника?

Издали доносились отрывистые отзвуки боя, становившиеся все тише.

-- У тех, кто умирает там, есть священник, -- произнес старик.

-- Что верно, то верно, -- пробормотал матрос. -- У них есть господин кюре.

Старик спокойно продолжал:

-- Вот ты хочешь погубить мою душу, а ведь это грех.

Матрос в раздумье потупил голову.