Девяностые (июль 2008)

Конечно, мы подготовили его заранее, как бы приурочили к этой дате. Мы были к этому готовы. А вот директор партийной типографии «Московская правда» товарищ Перель готов не был, он никак не мог понять, где визировать журнал перед печатью. Послал в Главлит - ему вернули, сообщив, что это теперь не их дело. Послал в горком - ответили: под вашу ответственность. Ужас, что делать? Ну а я применил административный ресурс: журнал считался органом Моссовета, то есть государственного учреждения, я сам был депутатом и угрожал товарищу директору страшными карами, вплоть до национализации типографии, так что он, тяжело вздохнув, дал добро печатникам.

Третий, московский, канал телевидения также отступил под моим депутатским натиском. Был запланирован прямой эфир с презентацией первого номера. К эфиру типография не успела изготовить даже сигнальный экземпляр, и мы сделали «куклу»: изготовили обложку с портретом Юрия Афанасьева вручную, на цветном ксероксе, и обернули в нее журнал «Новое время». Не моргнув глазом, я сообщил телезрителям, что журнал уже вышел, а в нем такие-то и такие-то антикоммунистические статьи. Наутро люди бросились к киоскам. Через пару дней журнал действительно появился в «Союзпечати». Моя редакционная заметка, которой открылся журнал, называлась «Без цензуры». Далее следовало интервью с Гавриилом Поповым, затем статья А. Минкина о памятниках Ленину под названием «Истукан» и «Приятельское письмо Ленину от Аркадия Аверченко»:

«Неуютно ты, брат, живешь, по-собачьи… Если хочешь иметь мой дружеский совет - выгони Троцкого, распусти этот идиотский ЦИК и издай свой последний декрет к русскому народу, что вот, дескать, ты ошибся, за что и приносишь извинения, что ты думал насадить социализм и коммунизм, но что для этой отсталой России „не по носу табак“, так что ты приказываешь народу вернуться к старому, буржуазно-капиталистическому строю жизни, а сам уезжаешь отдыхать на курорт…»

Замечу, что в то время партия все еще считалась «руководящей и направляющей силой нашего общества», а КГБ никто и не думал отменять. Именно КГБ и занялось «Столицей» вплотную. Они сделали ровно то, что сейчас делает ФСБ с оппозицией: стали перекрывать нам кислород в типографиях. Второй номер «Московская правда» к себе уже не взяла. Мы напечатали его в Чернигове, где нашего ответственного секретаря Володю Петрова, привезшего туда материалы для печати, жестоко избили. Следом мы переместились на Одесскую книжную фабрику, потом в город Чехов Московской области, шестой номер напечатали в типографии «Горьковской правды», и так далее. Короче, бегали как зайцы. Из-за этого до конца года мы так и не смогли перейти на еженедельный график, ведь в каждую из типографий приходилось в условиях конспирации перевозить вагоны с бумагой, а саму бумагу еще надо было где-то выбить. Свободного рынка бумаги не было, фонды на бумагу распределялись в Госплане.

Реакция на первый номер была великолепной. Журнал произвел фурор. Это действительно было первое легальное антикоммунистическое издание, не имевшее ничего общего с признанными лидерами перестройки - «Огоньком» и «Московскими новостями», главные редакторы которых ходили утверждать наиболее острые материалы к секретарю ЦК КПСС А. Н. Яковлеву. Кстати, Егор Яковлев после выхода первой «Столицы» пригласил меня к себе и отчитал за письмо Аверченко и другие антиленинские материалы. «Как вы не понимаете, - убежденно говорил он мне, - единственный выход сейчас - это возвращение к ленинским нормам. То, что в стране происходило после смерти Ленина, - это было искажение его гениального замысла. Будущее за социализмом с человеческим лицом…» И так далее. Этот разговор мне настолько запомнился, что спустя три года, когда у нас за плечами было два путча и похороненный СССР, я пришел к нему и взял для «Столицы» интервью. Точка зрения Яковлева не изменилась. Я напечатал интервью так, как оно было записано на пленке, не изменив ни слова. Яковлев обиделся из-за того, что я не принес ему текст на визу. «Теперь меня будут считать ретроградом», - сказал он мне по телефону. Но он и был ретроградом. В моем понимании, конечно. Для всех, кто тогда работал в «Столице», все это был вчерашний день. Мы легко и быстро перешли те границы, которые установили для себя Яковлев и Коротич. Не случайно к нам перешли несколько журналистов из их изданий, которых не удовлетворяла внутренняя цензура, воцарившаяся там. А уж о том, что мы охотно печатали материалы, отвергнутые в этих изданиях, и говорить нечего.