Девяностые

С трудом стащил с себя приросшую к свитеру кожаную куртку, глянул на нее и не поверил, что это было когда-то курткой. Помню, я носил ее с гордостью, натирал растительным маслом, чтобы блестела… Теперь же – изодранный, ни на что не похожий, грязный ком… Из-под свитера потек запах мертвечины.

– Ложитесь, Рома, – с улыбкой повторила девочка.

Слышать свое имя было приятно и щекотно.

Я прополз к стене, растянулся на мягких одеялах, накрылся курткой. Лена почистила зубы, погасила свечу, легла рядом.

* * *

Мы не спали, лежали молча. Казалось, что в закутке очень тепло. Как дома… Я ловил дыхание моей соседки, наслаждался запахом зубной пасты, который перебивал этот мерзкий, тошнотворный, трупозный дух, исходивший от меня. И самой девочкой пахло очень вкусно… Мне стало обидно, что все это – в самом конце. Дальше только одно… Я проверил, на месте ли нож, и не сдержался – тихонечко заскулил.

– Что, что такое?! – испуганно спросила Лена, повернулась ко мне. – Что с вами, Рома?

– Это… как это… – зашептал я, не находя слов, – это нервы…

От нелепого слова «нервы» стало еще тошнее. Глаза царапались, из них потекли горячие, колючие слезы.

– Не надо, – она гладила мои похожие на проволочки волосы, утешала: – Не надо, Рома. Ведь всё будет хорошо. Завтра утром придумаем что-нибудь. Все-все будет хорошо! Да ведь? Спокойной ночи.

1992

В новых реалиях

На улице темнело, электрический свет не был зажжен. Егоров находился один в своей однокомнатной благоустроенной квартире. Лежал на диване, не спал.

Старался не думать. Устал от мыслей.

А жена и дочки в деревне у ее матери, там легче прокормиться. Завод четвертый месяц стоит. У Егорова бессрочный отпуск без содержания.

Он лежит и старается ни о чем не думать. Устал…

Бах! Телефон. Еще не отключили.

– Алло?

– Добрый вечер, – вежливый голос. – Александра я мог бы услышать?

– Да, это я.

– Сань, ты?! – Голос обрадовался.

– Извините, а с кем имею?..

– Не узнал? Это Макс! Макс Бурцев!

– А-а, Максим! – обрадовался теперь и Егоров. – Здоро́во.

Они не виделись уже года два. Когда-то вместе учились в политехническом институте, затем сталкивались по работе, одно время задружили было, но вот последние два года даже не встречались. Не получалось.

– Рад, очень рад, что вспомнил…

– Да?.. Слушай, Сань, ты сейчас свободен?

– Как ветер, – хмыкнул в ответ Егоров.

– Отлично! Слушай, помнишь, где я живу?

– Ну конечно.

– Давай ко мне! У меня тут маленькое торжество. Мужская компашка… Приходи, посидим.

– Да я как-то… – Егоров не прочь был немного развеяться, выпить, но, действительно, как-то так вдруг…

– Да ну, Санёк, ты чего?! Давай, тут же два шага. Приходи, Санька, жду!

Егоров согласился.

Одевается поприличнее. Хочет побриться, но не бреется, идет так.

У Бурцева двухкомнатная квартира на третьем этаже пятиэтажного дома. Жена. Детей нет.

Теперь квартира обставлена совсем иначе, чем пару лет назад; еще в прихожей Егоров понял, что переходный период пошел Максиму на пользу.

– Что за торжество-то? – отздоровавшись, пообнимавшись с хозяином, спросил.

– Да мелочь… Отлично, что пришел. Сто ж лет не видались.

Гостей человек десять. Мужчины в строгих костюмах, при галстуках, мясистые, многие с лысинами, кое-кто в очках. Деловые люди государственного типа. Такими для Егорова были некогда нерядовые члены КПСС. А кто они теперь, такие люди?

И Максим пополнел, порозовел, подрастерял волосы… Егоров же, дожив до тридцати пяти, в свитере, в потертых джинсах, суховатый, вихрастый. Уже пять лет – замначальника цеха на родном заводе. А теперь вот стал как бы безработным.

– Опоздавшему – штрафную! – объявил один из гостей, когда Бурцев разливал по водочным рюмкам коньяк.

Егорову налили полный хрустальный фужер. Он выпил.

Компания уже основательно навеселе. Общаются друг с другом взахлеб, много смеются, заодно пытаются с легкой руки решать какие-то деловые вопросы. Курят ароматные сигареты. Ненавязчиво, уютно звучит интерьерная музыка.

Бурцев занимался Егоровым.

– Вот это попробуй, – подкладывал он что-то зеленоватое, похожее на кашицу, в тарелку. – Продукт моря! Очень полезная вещь, ну и… Ну как?

Егоров ел, было вкусно.

– Как живешь-то? – интересовался Максим.

– А-а, хреновенько.

– Что так?

– Завод прикрыли. Денег нет. Хреновенько – одним словом.

– Так, так…

Бурцев налил Егорову половину фужера, себе рюмку. Выпили. Хозяин потянулся, потер горло, вздохнул:

– А я приспособился, хе-хе, в новых реалиях.

– Вижу, молодец.

Егорову стало хорошо от коньяка. Он действовал совсем иначе, чем водка. Не грузило.

– Решили вот посидеть по старинке, в домашней обстановочке, – говорит Максим, покуривая, рассматривая жующего Егорова. – После трудового дня не грех… А на всех этих дачах да в ресторанах… казенщиной попахивает. Тут свободно.

– Свободно, – согласился Егоров и спросил: – А где жена? На девичнике?

Бурцев улыбнулся:

– Алёна-то? Да она там… на другой квартире. Давай? – Выпили. – Фуф, н-да… Я тут трехкомнатку в центре прикупил. Эта запасной стала. Во-от… Кури.

– Не курю теперь.

– А, здоровьице…

– Какое, к черту, здоровье! – поморщился Егоров и сам налил коньяку себе и Максиму.