Все, с чем я пытался справиться за последние несколько месяцев, вырывается из меня в яростном порыве. Мой гнев из-за того, что мама бросила меня, одиночество от того, что я наблюдаю, как папа и Пайпер влюбляются друг в друга. Черт, Стелла и Себ тоже. Разочарование из-за того, что этот придурок поставил под сомнение мою мораль и лояльность передо мной только для того, чтобы заставить меня разогнаться до ста восьмидесяти и заставить меня начать влюбляться в него и его гигантский член.
— Гребаный засранец, — кричу я еще раз, борьба начинает покидать меня.
Слезы, обжигающие мои глаза, наконец-то капают, но я не перестаю бить его, чтобы вытереть их.
Пусть он увидит. Пусть он станет свидетелем того, что именно он сделал со мной.
Меня это больше не волнует.
Ложь, секреты… Все они повергли меня в уныние.
Он запер мою гребаную мать в камере. Он позволил ей умереть — я проглатываю огромный комок эмоций, который встает у меня в горле при мысли о том, что она истекает кровью здесь, внизу.
— Я ненавижу тебя. — На этот раз мой голос слабее, настолько тихий, что я даже не уверена, что он может услышать его из-за моих прерывистых вдохов и не слишком впечатляющих ударов, когда мое тело начинает сдаваться.
Как бы сильно я ни хотела притвориться, что я сильная, что я могу постоять за себя против него прямо сейчас, я знаю, что не могу.
Наркотики все еще циркулируют в моем организме и угрожают отправить меня обратно во тьму.
— ААХ, — кричу я, чувствуя, что соскальзываю, но прежде чем я успеваю отстраниться, сильные руки обхватывают мое тело, и я прижимаюсь к твердой груди.
Мерзкий всхлип вырывается из моего горла, когда его хватка усиливается.
Я извиваюсь против него из принципа. Я не хочу желать его комфорта, его тепла, его силы, но, черт возьми, мое тело тает в нем, несмотря на отказ моего мозга.
Большие, жирные, уродливые слезы капают с моего подбородка, когда я теряю себя в его объятиях, в его запахе, в его утешении.
Я понятия не имею, как долго мы так стоим, я дрожу и рыдаю в его объятиях, а он физически поддерживает меня, пока я разваливаюсь на части.
Я знаю, что позже пожалею об этом, показав ему, насколько я слаба и уязвима, но я бессильна остановить это.
Мои глаза щиплет от количества пролитых слез, а горло саднит от смеси криков и раздирающих тело рыданий, которые вырываются из него.
Я понятия не имею, сколько времени это занимает, но в конце концов я плачу, пока не теряю сознание. Я смутно осознаю, что мои ноги поднимаются с холодного пола, но это все. Я слишком потерялась в его тепле и безопасности, которые обеспечивают его руки.
***
Я вытягиваю ноги, сразу замечая, что больше не лежу на твердой кровати, на которой меня заставляли сидеть в этой крошечной холодной камере, сколько бы я там ни находилась.
Моргая, открываю воспаленные глаза, с моих губ срывается вздох, когда я осознаю, где нахожусь.
Спальня Тео.
Заставляя свое тело двигаться, я подтягиваюсь так, что сижу, прислонившись спиной к спинке кровати, и оглядываю темную комнату.
Жалюзи все еще закрыты, но нет никаких сомнений в том, что сейчас середина ночи.
Протирая глаза ото сна, я откидываю свои непослушные волосы с лица.
Судя по всему, мне неприятно думать, как долго я была не в себе, как долго я была пленником внизу.
Но почему? Зачем запирать меня там, внизу, только для того, чтобы снова привести сюда?
У меня голова идет кругом от всего этого неизвестного.
Взглянув налево, я нахожу то, что уже знала.
Я одна.
Кровать застелена, так что он, вероятно, здесь не был.
Я отчаянно хочу снова свернуться калачиком под теплыми простынями и пожелать, чтобы моя реальность исчезла еще на некоторое время — не то чтобы я была настолько глупа, чтобы думать, что она немедленно не вернется ко мне в виде кошмара.
Я содрогаюсь, когда думаю о том, от чего я проснулась в той камере. Это казалось таким реальным, ненависть в глазах Тео, когда он смотрел на меня сверху вниз. Такой грубый.
Дрожь пробегает по мне, и когда я смотрю вниз, я обнаруживаю, что толстовка с капюшоном и спортивные штаны, которые я украла в "необходимости сбежать", были заменены одной из рубашек Тео.
Он переодел меня. Он устроил меня поудобнее. Почему?
Мой желудок громко урчит, и это, наряду с острой потребностью в туалете, означает, что я не ныряю обратно под одеяло и не пользуюсь максимальным комфортом. Вместо этого я отбрасываю их назад и направляюсь в ванную.
Мои ноги немного более устойчивы, чем в прошлый раз, когда я ими пользовалась, и после того, как я помочилась и почистила зубы, я понимаю, что в голове у меня тоже меньше тумана.
Я могу только надеяться, что это означает, что я не сломаюсь и не прижмусь к нему, как только увижу его.
От одной мысли о том, как он утешал меня, огонь разгорается в моих венах.
Как он смеет?
Как, блядь, он смеет стоять там и обнимать меня, как будто у него есть хоть какое-то право пытаться собрать меня воедино после этого? Он был тем, кто разбил меня вдребезги в первую очередь.
Я вылетаю из ванной с моей новообретенной яростью, подпитывающей мои движения.