Я откладываю письмо в сторону и пытаюсь выбросить его из головы во время работы, но это легче сказать, чем сделать, и с каждой минутой я все больше ощущаю его присутствие, как будто это человек в комнате, который смотрит на меня.
— Черт возьми, — бормочу я, вставая с кровати и проводя по нему сбоку.
Я открываю его, как будто содержание уже оскорбило меня.
Отодвигая ноутбук и книги в сторону, я откидываюсь на спинку кровати и достаю лист бумаги изнутри.
Мое сердце колотится в груди от потребности в том, чтобы мама все объяснила и заставила меня понять. Даже после всего, я все еще отчаянно хочу, чтобы она была хорошим человеком, тем, кем я считала ее, когда была наивной маленькой девочкой.
Стараясь не слишком задумываться о своих проблемах, связанных с мамой, я держу письмо перед собой, рассматривая ее знакомый, но ужасный почерк.
Пятно в чернилах бросается мне в глаза, и мое сердце подскакивает к горлу. Она плакала, когда писала это.
Все обещания, которые я дала себе за последние несколько недель, перестать возводить ее на этот особый пьедестал, рушатся вокруг меня.
Неважно, насколько она испорчена, она все еще моя мама, и я не уверена, что когда-нибудь избавлюсь от этой связи, от этого чувства. Возможно, мне пора смириться с тем фактом, что я всегда буду хотеть, чтобы ей стало лучше, в то время как она продолжает меня разочаровывать.
Делаю долгий вдох, и мои глаза находят начало.
У меня болит грудь, когда я думаю о маме на протяжении многих лет и обо всем, через что мы прошли вместе. В ее словах сквозит боль, ее сожаление ощутимо, и это заставляет мои глаза гореть от слез.