Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других "отклонений"

Теория конфликта, по Р. Куинни, базируется на представлении о человеке и обществе как процессе, конфликте, власти и социальном действии. Конфликт между людьми, социальными структурами или элементами культуры является нормальным состоянием общественной жизни. Опыт учит, что мы не можем достичь согласия по всем или большинству ценностей и норм. Конфликт выполняет вполне определенные социальные функции, он делает больше для возрастания, чем для уменьшения адаптации и упорядочения социальных связей и групп. Власть есть базовая характеристика социальной организации. Конфликт и власть тесно переплетены в общественных представлениях. Преступление, с точки зрения Р. Куинни, это определение человеческого поведения, создаваемое уполномоченными агентами политической организации общества. «Преступление есть творение» (crime is created), подчеркивает он*. Социальная же реальность преступления есть сконструированное путем формулирования и применения уголовное определение (состав преступления. – Я. Г.), развитие поведенческих образцов (pattern), соответствующих этим определениям, и конструкция уголовных концепций.

* Quinney R. The Social Reality of Crime. In: Williams III F., McShane M. Ibid. P. 217.

«Ни мечты о земном рае, ни призраки земного ада не отражают адекватно социальных реалий. Напротив, реальная социальная жизнь является постоянным напряжением между утопизмом и реализмом»*, – пишет О. Тэрк. Он трезво оценивает роль власти, конфликта, политической преступности. (Возможно, именно он является родоначальником криминологии политической преступности, которая в России начинает формироваться в последнее время). Ключ к пониманию процесса политической организации на социетальном уровне лежит в анализе взаимосвязей между политической преступностью и политической полицией. «Политическая преступность становится понятной как социально определяемая реальность, продуцируемая конфликтом между людьми, которые претендуют на власть, и людьми, которые сопротивляются или могут сопротивляться этим субъектам»**. Этими словами заканчивается цитируемая работа О. Тэрка. Заканчивается и наш краткий анализ основных направлений «модернистской», теперь уже почти «классической», девиантологии и криминологии.

* Turk A. Political Criminality. In: Williams III F., McShane M. Ibid. P.261.

** Ibid P 262

§ 4. Современные девиантологические теории. Постмодернизм

Очень трудно провести границу между современными девиантологическими теориями 60-70-х гг. минувшего столетия, рассмотренными (и не рассмотренными) выше, и «самыми современными», в том числе постмодернистскими, теориями. Не случайно авторы зарубежных учеников и специальных исследовании* очень по-разному относят те или иные концепции к «критической» и/или «радикальной» криминологии, к постмодернизму. Здесь еще много не устоявшихся оценок.

* Neiken D. (Ed.) The Futures of Criminology. SAGE Publications, 1994; Swaanmgen van R. Critical Criminology. Visions from Europe. SAGE Publications Ltd, 1997.

Все же нельзя совершенно уклониться хотя бы от самого общего обзора «самого современного» состояния мировой девиантологической мысли, сколь бы спорным ни оказались наши собственные оценки.

Предварительно заметим, что новейшую критическую (радикальную), а тем более постмодернистскую девиантологию и криминологию характеризуют:

– весьма критическое отношение к предшествующим теориям;

– весьма критическое отношение к современным общественным, политическим, властным структурам и отношениям;

– радикально релятивистский подход к самим понятиям «девиантность», «преступность», «преступление» и др. как социальным (политическим) конструктам;

– нередко – обновление методологического инструментария.