«Девианты»

Сан Саныч был настолько зол на Яблонскую, что приказал рассчитать ее тут же, без всякой двухнедельной отработки, а исполняющим обязанности главреда назначил Кудряшова. Насчет преемника Яблонской пока ничего не было слышно – новых аудиенций ни Стражнецкому, ни кому-либо другому Чулков не назначал. Да и приходил ли к Сан Санычу Костик – это тоже был большой вопрос. Олег крепко подозревал, что все это фантазии хитрожопого Черемшанова.

После расставания в кафе Олег не звонил Яне. Во-первых, работа. Во-вторых, сказать было особенно нечего. И, в-третьих… Да что тут искать отговорки – обиделся он на Яблонскую! А почему нет? Даже если она считает его тормозом, это не значит, что с ним можно не церемониться.

Однако через три дня Яна сама позвонила ему.

– Олег, извини за тот раз, не удержалась, вспылила, – скороговоркой выдала она. – Меня просто понесло… Не дуйся, ладно?

– Проехали, – Кудряшов постарался произнести эту фразу холодно. – Но на будущее, прежде чем сказать, думай, что говоришь. Люди-то живые.

– Но и ты меня пойми. У меня такой ужасный темперамент! Тут уж ничего не поделаешь.

– Поделаешь, если только захочешь. Учитесь властвовать собой. Слышала, Пушкин написал?

– Ерунда все это. Нельзя себя изменить.

– Полностью – нет. Но работать над собой можно. Ты же позволяешь себе орать по поводу и без повода.

– А как я могу не орать? – начала заводиться Яблонская. – Как же мне тогда руководить? Они же на шею сядут и ножки свесят! Да если Ростунову не ввалить как следует, он вообще оборзеет! А из Кориковой я как человека сделала? Просто рвала ее писанину и швыряла в лицо! И ведь научилась девка писать. Конечно, тоже не фонтан, но и не сочинение ученицы пятого класса.

– А, может, Корикова без твоих истерик еще лучше бы стала писать? Ты не думала об этом? Может, она стала писать лучше не благодаря твоим оскорблениям, а вопреки им? А сколько времени у нас в редакции уходит на все эти разборки? Вместо того, чтобы работать, мы «вваливаем» и «вставляем», «вваливаем» и «вставляем». Ну, ввалила ты и ушла к себе в кабинет. А Корикова думаешь, тут же сядет и шедевр выдаст? Да ничего она не выдаст. Она тут же корвалолу накапает, потом полчаса в себя будет приходить. А ведь могла бы эти полчаса работать. И ведь как мало для этого надо: чтобы начальник не вваливал – а нормально, по-человечески, с уважением, высказывал свои претензии. Вот ты за что Кориковой в прошлый четверг ввалила?

– Сам знаешь, за что. За дело. Я звоню, а она сотовый не берет. Это нормально, ты считаешь? Начальник названивает, а подчиненный его в игнор отправляет?

– А почему ты не спросила ее, почему она не берет трубку?

– Да какая мне разница, почему? Давай я вместо того, чтобы газету делать, начну сеансы психоанализа проводить! У меня и своих проблем выше крыши, а я буду думать, почему Корикова то не сделала, да это не сделала!

– А напрасно не думаешь. Вот у тебя такая особенность интересная есть: ты почему-то сразу думаешь, что человек чего-то не делает из вредности. Но причины-то могут быть совсем другие. Корикова не игнорировала тебя, она просто ехала в маршрутке и не слышала, как звонил телефон. А иной раз – она мне сама рассказывала – и слышишь, что телефон звонит, а стоишь на одной ноге, и водитель дергает автобус туда-сюда… Просто нет возможности оторвать руку от поручня и залезть в сумку, чтобы телефон достать. А ты сразу же во всем контрреволюцию видишь!

– Тебе бы в адвокаты надо было идти, – ядовито прервала его Яна. – Только ты почему-то кого угодно готов защищать и находить им кучу оправданий. А ты подумал, почему я-то такая?

– Темперамент – ты уже говорила. И, видимо, какие-то психологические проблемы. Извини, я уж откровенно.

– У меня нет никаких психологических проблем!

– А почему ты тогда считаешь, что каждый хочет тебя обмануть, подставить, подвести? Откуда в тебе это? Почему я вот, например, не жду ни от кого подвоха?

– Извини, конечно, Олег, но ты немножко… лопушок. Всем веришь, все у тебя хорошие. А я всегда начеку. Чтобы я начала к человеку хорошо относиться, он должен заслужить это.

– А как же презумпция невиновности? Пока человек не сделал ничего плохого – мы должны доверять ему, уважать и так далее. Но если он как-то некрасиво себя поведет – я буду с ним начеку. Но не наоборот… Все, ладно, мне надоела эта сказка про белого бычка. Лучше расскажи мне, как у тебя дела.

– Пока дома сижу. Представляешь…

И Яна рассказала Олегу, что за те несколько дней, что прошли с момента ее опалы, ей не позвонил никто из коллег. Просто удивительно. А уж как Карачарова ее ценила, уж как уговаривала не уходить из «Эмских» – а сейчас, когда она попала в передрягу, ни гу-гу. Пащенко тоже, казалось бы, мог поинтересоваться, что с ней приключилось. Даже из чистого любопытства. А почему не спешит набрать ее номер Крикуненко, которую она позвала на работу? Ростунов, которого она взяла обратно в «Девиантные»? И самое-то главное – где Корикова? Корикова, которую она, как папа Карло, терпеливо вырезала из ну абсолютно малопригодного куска дерева? Ведь эта Алина, когда переступила порог «Эмских», двух слов не могла на бумаге связать! Не знала, чем дивиденды от диссидентов отличаются!

– И я ведь не отвергла ее! – говорила Яблонская Олегу. – А стала с ней заниматься. И вот, сейчас, когда она более-менее встала на крыло, она даже не чувствует ко мне никакой благодарности. Она думает, что раз я больше не главный редактор, то меня уже типа списали на берег, и я ей никогда не пригожусь. Вот видишь, Олег, я в человека всю душу вложила, а человек мне в трудную минуту даже не позвонит, чтобы спасибо сказать!

– Да не надо ждать от людей какой-то сверхъестественной благодарности, Ян. Ну, сделала ты из нее человека – но для кого ты это делала?

– Для кого? Для нее, конечно!

– Нет, для себя, в первую очередь. Чтобы у тебя под рукой всегда была толковая корреспондентка, которая и на труп съездит, и в гримерку к звезде пролезет, и губернатору острый вопрос задаст, и все тебе это вовремя отпишет. И чтобы твой отдел хорошо сработал, чтобы вами была довольна Карачарова, и чтобы ты получила премию и благодарность за хорошую работу. Разве не так? Что-то, когда к вам приходили другие стажеры, ты не бросалась их опекать!

– А без толку. Я же видела, что они тупые, и долго у нас не задержатся.

– Значит, Корикова была не такой уж безнадежный случай, если ты за нее взялась? Тогда почему ты твердишь, что сделала ее буквально с нуля? Не была она нулем никогда, а вот ты с ней обращалась как с нулем.

– Эк прорвало тебя сегодня, Олег. Ты прямо готов меня с лица земли стереть! Но я тебе самого удивительного еще не рассказала. Представляешь, кто мне позвонил? Да-да, Череп! Сказал, что было приятно со мной работать, что газета при мне стала лучше, и теперь он всем будет советовать брать в главреды женщин. В общем, утешил, как мог. Видишь, как в жизни получается? Ты думаешь: человек тебе друг – например, как Корикова. А вот у тебя неприятности, и где та дружба? Но и наоборот бывает. Каким уж мерзким типом мне Петр Данилыч казался. А видишь, позвонил, теплые слова сказал… Как вот тут поймешь: кто тебе друг, а кто враг? Как, Олег?