— Ну, так бы сразу и сказала, — пробормотала Серова. — То есть, ты наказала людей рублем за то, что они где-то посмели выразить свое мнение о тебе. Так?
— Да, так, — с вызовом отвечала Яблонская. — Ну и что? Должна же я заставить их прикусить свои поганые языки!
— Да не прикусят они их! Еще больше негатива пойдет. Только теперь они станут поосторожнее. Заведут другие ники, будут выходить на форум из дома, из Интернет-кафе…
Яблонская молча потянулась за чайником. Перспектива, нарисованная Серовой, как-то не приходила ей в голову. Она-то думала, что выкорчевала бунт с корнями…
— И самого-то главного заводилу ты все равно не поймала, — продолжала Серова. — Ну, сорвала ты маски с мелких сошек, а этот… как там его? опять ушел.
— Это да, — протянула Яблонская. — Но я его все равно поймаю!
— Как? Это невозможно.
— Ну конечно — невозможно! — высокомерно парировала Яблонская. — Есть у меня один пацанчик знающий. Приплачу ему — он мне все пароли-явки вычислит. Ты не представляешь, до чего сейчас дошел прогресс!
— Прогресс — это да, это сила, — чрезвычайно вежливо отвечала Серова. — Но неужели тебе охота тратить время на эти преследования и разоблачения? Есть куда более простой и правильный путь…
— И какой же?
— Изменить отношение к подчиненным. Корикову и Кузьмина отпустить в свободное плавание. Они отлично самоорганизуются, и газета от этого будет только в плюсе. Рыкову с Колчиной мягко, но твердо наставить на путь истинный. Ростунова замотивировать как-то — а то он за последний год словно исписался. А Крикуненко, я думаю, предложить уйти на пенсию. Самомнение там ого-го, а КПД низковат. Также сомнительна ценность для редакции Вопилова…
Яблонская смотрела на Серову, словно не веря своим глазам.
— Я считала тебя своим человеком, но ты, похоже, человек Кузьмина, — наконец, насмешливо произнесла она.
— Ян, ну перестань, — терпеливо отвечала Серова. — Ты знаешь, как я тебя ценю и уважаю. Если бы я относилась к тебе иначе, то не говорила бы всего этого. Пошла бы с ребятами в курилку и обсудила бы тебя по полной программе.
— Не понимаешь ты меня, Свет, — с горечью в голосе констатировала Яблонская. — Я тебе одно — ты мне другое. Говорю тебе — хочу изловить этого Кэп Грея…
— Да забей ты на него. Перемени отношение к людям, и он исчезнет. Ему просто нечего станет писать.
— Ты об этом так уверенно говоришь, словно договорилась об этом с Антошей! — фыркнула Яблонская.
— Да ни при чем тут Кузьмин…
— Ну-ну, мне все известно. Думаешь, я не знаю, что Кэп Грей — это он? Думаешь, я просто так ему срезала премию на сто процентов? Я бы его вообще по статье выкинула, но у меня пока нет никаких доказательств, что это он… Кстати, знаешь, что он мне сегодня заявил? Что напишет заявление! Вот напугал!
— Антон уходит? — тревожно переспросила Серова.
— Ну, пока я его не отпустила. Знаешь, я как-то иначе представляла себе наше расставание…
— Ян, надо удержать его! — горячо заговорила Светлана. — Сначала он уйдет, потом Алинка, и с кем мы будем газету делать? Кузьмин и Корикова — это лицо «Девиантных», без них мы…
— Для меня нет звезд, — перебила ее Яблонская. — Есть редакторы: я, ты, Олег. Это значимые творческие единицы. А все остальные — просто картриджи. Многие эффективные менеджеры считают, что необходима постоянная ротация кадров…
— Картриджи?! — словно не веря своим ушам, тихо переспросила Серова и тут же рассмеялась: — Это ты сама придумала? Классно. Мне бы и в голову такое не пришло.
И обе расхохотались: Яблонская — с торжеством, а Серова — скорее, истерически.
Из кабинета начальницы Светлана вышла в твердой решимости сходить на обед. И обязательно в город. А полосы подождут.
У Рыковой было прекрасное настроение. Жизнь в лице Филатова преподнесла ей большой сюрприз. Ну кто бы мог подумать, что Димон такой… такой… ну, как бы это сказать? А Колчина, конечно, дура, раз не оценила такого парня.
— Это же уму непостижимо! — пробормотала себе под нос Зина и начала один за одним разгибать пальцы, припоминая события минувшей ночи.
Когда пальцы на левой руке закончились, она задумалась: стоит ли считать за полноценный раз тот молниеносный заход, который случился под утро? Но тут же решила — а почему бы и нет? — и уверенно разогнула мизинец правой руки.
С гадливостью вспомнила она толстозадого Александра Анатольевича и пузатого Илью Михайловича. Эх, может, из-за таких, как они, она и записала себя в холодные? Выбирала бы тех, к кому лежала душа — глядишь, ночь, подобная сегодняшней, случилась бы намного раньше…