Девять

Все не так, как тебе хотелось. Душой не криви.
Алкоголик домой доберется на автопилоте.
Революцию не обязательно потопить в крови.
Сама увязнет в болоте.
Ибо эта местность болотиста. Бессмысленно помогать
добраться до твердой почвы безногому инвалиду.
Огоньки болотные пляшут. Прогнившая гать
существует только для виду.
Умирает в бездействии действие. В сомнении меркнет ум.
В немощь впадает старость. Осень мучит природу.
Внешнюю музыку заглушает внутренний шум.
Рыбка любит мутную воду.

«задание на дом: изволь нанести на карту…»

задание на дом: изволь нанести на карту
незыблемые границы государства Урарту,
к которым не подойти на расстоянье стрелы
летящей, меча разящего, враждебного взгляда —
ощетинится копьями, окаменеет преграда,
враждебная сила сама не рада —
сжалась в комок и глядит из исторической мглы.
все, что не существует, вечно и неизменно —
небытие подкрадывается постепенно,
чтоб нанести удар, и вечность твоя – верти
ею как хочешь: она затвердевает
под пальцами скульптора, то, чего не бывает,
как плод на каменном дереве созревает:
сиди ученик над картой, рисуй и черти.
тебе все равно, что дорическая колонна,
как березка, одна стоит между камней Вавилона.
Изида с Венерою сестры – зеркальные близнецы.
переселенье народов – броуновское движенье.
не влезай! убьет! – высокое напряженье.
средневековье лоб разбивает о Возрожденье.
мы стары, мы сами себе годимся в отцы.
мы мелкие сошки никем не написанной драмы.
на месте Урарту стоят армянские храмы,
а нам в толпе не протиснуться. ученик
сидит над руинами, над мраморными гробами,
нанесенными на карту, над колоннами и столбами
телеграфными, над порванными проводами,
над скульптурами без хитонов и без туник.
ампутация рук носов и фаллосов на скульптуре,
отношение к сексу в давно погибшей культуре,
технология тирании – стенобитный прибор, бревно
с литою бронзовой головою барана…
крепки границы Урарту, надежна охрана,
солнце зашло, закат зияет как рана,
но закату не больно, точнее, ему – все равно.

«Старость – второе дыхание. Привычка – вторая натура…»