Девять братьев (сборник)

– Да наплюй ты на него! – возмутился Ермаков. – Брось ты про него говорить!

– Как ты думаешь, может быть, ей следует уехать? – спросил Рассохин.

– Нет, не думаю, – решительно ответил Ермаков.

– И я не думаю, – согласился с ним Рассохин.

В это время в сени вышел Липовец и, страшно довольный, что наконец и он пригодился командиру, стал объяснять, как принимать порошки.

Глава 11 Путешествие в город

31

Машины шли одна за другой между двумя зубчатыми рядами елей, рыча, воя, размалывая рыхлый снег. Все они только что пересекли озеро и теперь двигались к городу, таща лилово-рыжие замерзшие мясные туши, длинные авиабомбы – каждая в отдельной деревянной клетке, ящики со снарядами и мешки, мешки, мешки с мукой. Машины выплывали из утренних сумерек, и ни на одну из них не хотели посадить Люсю.

Она стояла у дороги в своей шубке и шерстяном платке, щупая в кармане паспорт, деньги и кучу бумажек, которые надавал ей Ермаков: командировку, доверенность, справку о праве приобретать книги по счетам и тому подобное. Она робко подымала руку перед каждой машиной, заглядывала в стекло кабины, но машины проносились мимо. Время шло. Быстро светало. А Люся все стояла на одном месте.

Высокий человек во флотской шинели, торопливо шагая, прошел мимо нее.

– Леша! – воскликнула она. – Вы в город?

Он обернулся и удивленно посмотрел на нее.

– Да. А вы?

– Я тоже… Но никто не берет…

– Я вас посажу. Идите за мной.

Она едва поспевала, шагая за ним по рыхлому снегу. Он довел ее до регулировщика-красноармейца с повязкой на рукаве, распоряжавшегося движением машин. По просьбе Леши регулировщик остановил первую же проходившую машину.

Леша мгновенно вскочил в кузов, протянул Люсе обе руки и втащил ее в кузов. Она села рядом с ним на раскрытый ящик и тогда только заметила, что в ящике снаряды. Машина помчалась, и снаряды зашевелились в ящике, подскакивая при каждом толчке. Люся никогда еще не ездила, сидя на снарядах, и не знала, могут ли они от толчков взорваться. Она украдкой взглянула на Лешу, Леша сидел на ящике с таким беззаботным и счастливым видом, что она сразу успокоилась.

– Как я рад, что мы встретились, – сказал он, сияя всем своим большим лицом.

– Я тоже рада, – ответила Люся. – У меня вся надежда на вас.

– А у меня на вас. Я уже говорил вам… Я все обдумал… Вы единственный человек, который может мне помочь.

– А вы мне. Вы сегодня вернетесь на аэродром?

– Конечно. Капитан отпустил меня только до вечера. А вы вернетесь?

– Я… – начала было Люся, но Леша перебил ее:

– Что я спрашиваю? Ну конечно, вернетесь.

– Я не знаю… – сказала Люся. Но он снова перебил ее:

– Назад мы поедем втроем: вы, Эрна и я.

– Девочку зовут Эрна? – спросила Люся.

– Да. Вот теперь вопрос: как ее устроить? Не могу же я ее поселить у себя на командном пункте! – Он рассмеялся. – И потом, я совсем не умею ухаживать за детьми… Нет, вы только подумайте: девочка тонула, потеряла мать, столько месяцев живет под бомбежкой и, главное, голодная, может быть, еле живая… Тут такой человек, как я, не годится. Нет, нет! Тут нужна женщина…

– А ваш дядя непременно хочет, чтобы вы ее взяли?

– Конечно, хочет, да и я хочу, – говорил Леша. – У меня ей будет сытнее, да мне легче с ней делиться, чем ему. Он пишет, что кормит еще какого-то мальчика из детского дома. Дядя, кажется, хороший человек, и я был к нему несправедлив. Знаете, что мне больше всего понравилось в его письме? Он жалеет о том случае с пиджаком, и так чистосердечно…

Уже совсем рассвело, и хорошо было видно, какое множество машин тянулось по дороге к городу. Это был могучий поток, несущий жизнь. Машины заполняли всю дорогу и потому двигались неторопливо.

Неторопливо въехали они и в город. Ленинград встретил Люсю и Лешу пустыми впадинами выбитых окон. Машины пошли еще медленнее, потому что окраинные улицы были перегорожены сложенными из камней баррикадами с узкими проездами, оставленными посередине. В прочих каменных домах, преимущественно на углах, окна были почти доверху заложены кирпичами, превращены в узкие бойницы. Леша, несколько месяцев не видавший города, с любопытством озирался. Его, как и всякого, попадавшего в Ленинград в то время, поразили не столько дома-бойницы и баррикады, сколько лица людей. Истощенные женщины двигались по улицам, словно тени. В их измученных лицах не было ничего страдальческого, жалкого. Это были суровые лица, гордые, даже надменные. Это были лица людей, которые выносили величайшие муки, когда-либо выпадавшие на долю человека, и не склоняли голов.

Машина шла уже по набережной над широкой заметенной снегом Невой, когда Люся, прервав молчание, попросила Лешу отвезти на аэродром книжки, которые она купит.

– Я принесу их на квартиру к вашему дяде, а вы, когда поедете, захватите с собой. Хорошо?

Леша удивился.

– Конечно, я помогу вам тащить книги. Но вы разве не поедете со мной?

– Я не вернусь, – отрывисто сказала Люся и отвернулась.

Леша растерялся.

– Да что вы! Как же мне теперь быть? Ведь я рассчитывал, что вы возьмете девочку, что она будет жить вместе с вами…