Девять историй о любви

– Но все-таки, как утверждают французы, настоящая любовь приходит уже в зрелом возрасте, а в юности это сильные эмоции первого опыта, бурлящие гормоны и нестабильность неокрепшей психики, – продолжила Ирина свои рассуждения по интересующей всех теме . – А вот когда взрослая разумная голова не может найти подходящего изъяна и заставляет тело трепетать, как в юности, – вот это и есть настоящая любовь, – Ирина обвела палату глазами, рассчитывая на единогласную поддержку своего утверждения.

Но теперь все молча смотрели на нее, ожидая продолжения. Выдержав необходимую паузу и глубоко вздохнув, Ирина сказала с сожалением:

– Вот только встретить такую любовь удается не всем. А про первое чувство рассказать может всякий. Наверное, мы просто не можем влюбиться в зрелом возрасте, поскольку наша голова предъявляет к избраннику непомерные требования. Вот так и остаемся с книжными любовными романами и воспоминаниями о первой любви.

– Не выдумывайте, девочки, – активно втирая крем, заметила Тамара Михайловна, очень приятная и ухоженная женщина без возраста. – Влюбиться можно и в старости, да хоть перед смертью. Вы что-то совсем забыли про пушкинские строки «любви все возрасты покорны». Вот мне сейчас шестьдесят три. И всего десять лет назад я влюбилась так сильно, что не могу сравнить это чувство ни с юношеским, ни с каким-либо другим. Наверное, любовь к каждому приходит в свое время, и от возраста это не зависит.

– Думаю, вы правы. Но я ничем таким пока похвастаться не могу, – продолжала Ирина. – А как действительно хочется сильных любовных переживаний. Только, похоже, что у меня они остались в юности. И я думаю, со мной многие будут солидарны. Но обо всем этом очень приятно вспоминать. Моя первая любовь была к моему учителю живописи – красивому молодому человеку. Я помню до сих пор свой трепет, когда он наклонялся к моему мольберту, чтобы исправить ошибки. Когда он брал своими тонкими пальцами из моих рук карандаш, слегка касаясь руки, моя душа улетала на небеса. Я не слышала слов, только смотрела на его длинные ресницы, на красиво очерченный рот. Я представляла, как он целует меня, как эти изящные пальцы гладят мое обнаженное тело. С этим трепетом души и тела ничего не может сравниться, что бы там ни говорили умудренные любовным опытом французы.

Ирина опять оглядела слушателей, словно решая, продолжить ли свой рассказ. И, вероятно, заметив на лицах неподдельный интерес и даже некоторое сочувствие, со вздохом заговорила снова:

– Я считала его наикрасивейшим и наиталантливейшим человеком на свете и была страшно удивлена и возмущена, когда мать одной из моих подруг по классу живописи назвала его «самовлюбленным пустым местом». Я не могла поверить, что в мире есть люди, которые не считают его совершенством. Я же воровала его наброски, ловила каждое слово, сорвавшееся с его губ, заглядывала в его глаза и прощала ему все глупости, которые он произносил, пытаясь быть с нами, подростками, остроумным.

Ирина встала и прошлась по палате. Какая-то мысль заставила ее остановиться и воскликнуть:

– Представляете, при этом я ни разу не зашла в свою художественную школу после окончания, хотя так скучала. А это скорее всего потому, что боялась разочароваться. Хотелось сохранить юношескую любовь в нетронутом первозданном виде. Но поняла я это только сейчас!

Ирина хотела еще что-то сказать, но тут с соседней кровати послышались тихие слова в поддержку первой любви, и все взоры тут же обратились туда. На койке у окна в самом углу комнаты лежала серьезная и немного грустная женщина, по-моему, лет около сорока, которая всегда молчала. Поэтому всех заинтересовало, что же она скажет. У нее были очень выразительные глаза и немыслимо роскошная для нашего времени светло-русая коса. Когда она поняла, что воцарившаяся в палате тишина – результат ее вырвавшейся фразы, то смутилась и поспешила объяснить:

– Извини, Ирина, что я тебя нечаянно прервала. Просто твои воспоминания напомнили мне школьные годы и мою первую и единственную любовь, которую я не могу ни воскресить, ни похоронить.

– Как это? Расскажи, если хочешь, конечно, – попросила Валентина.

– Я об этом никому не рассказывала, но у нас получается такой день воспоминаний, что я попробую. Только рассказ будет долгим, иначе ничего не поймете и просто утонете в моих эмоциях.

– Мы согласны слушать длинную историю, – ответила за всех Валентина. – Здесь никто никуда не спешит.

– Ну тогда слушайте. Он погиб, когда ему было двадцать четыре года, а любовь задержалась здесь на земле и не дает мне ни счастья, ни покоя. Правда, я ее не гоню, но ты, Ирина, права: очень хочется взаимной феерической любви, хочется это в жизни испытать, иначе кажется, что ты и не жил вовсе. Может быть, по этой причине и кризис среднего возраста у людей бывает? Вот у меня, например, большая любовь была, и в то же время ее не было.

– Разве так бывает? – спросила Ирина с сомнением в голосе. – Объясни.