Девять хат окнами на Глазомойку

О, как взвыл, какой шум поднял заведующий! Доярки сбежались, кто агронома клянет, кто хохочет, а Поликарпов, вложив в свой необдуманный поступок всю мгновенно вспыхнувшую злость, уже остывал и, мстительно ухмыляясь, бросился искать бульдозериста. Словом, оставил за спиной происшествие и занялся исправлением всего содеянного Джурой. Нашел парня в бурьяне, куда тот укрылся на всякий случай, и приказал тотчас спуститься с машиной вниз, чтобы проделать по дну оврага дорогу, по которой, уже в объезд и с превеликими трудностями, можно было сегодня же начать возить на поле погубленную органику.

Джура еще бурно митинговал, когда Геннадий Ильич, скрывая все возрастающее смущение под напускной строгостью, снова направился к нему. Заведующий подался было к ферме, но устыдился доярок и встретил обидчика слезливой, однако складной бранью на высокой ноте.

— Ладно тебе, не баба. Умолкни, — довольно мирно сказал Поликарпов. — Что заслужил, то и получил, понял? За фуфайку и за мокрый твой зад прости, погорячился. Но все новые расходы на перевозку ты оплатишь из своего кармана. Это уж я как-нибудь постараюсь, будь спокоен.

— А я, — закричал опять закипевший Джура, — а я этого дела тоже не оставлю. У меня свидетели! Я в суд подам! Где еще видно, чтобы руководитель другого ответственного руководителя за грудки брал! Это на каком таком году мы живем? Силу свою показываешь, что власть заимел? Ну, попомни, на суде ты у меня не отвертишься, там тебе покажут должное место, там тебе все пуговицы припомнят, еще за решетку угодишь по хулиганскому делу!..

— С превеликим удовольствием отсижу пятнадцать суток за такого мерзавца, но от своего не отступлюсь, так и знай! — опять свирепея, выкрикнул Поликарпов. — А сейчас ты лучше иди с моих глаз, дубина, иначе я за себя не ручаюсь, понял?

После чего вскочил на велосипед — и в контору.

А Джура за ним.

Вот при таких обстоятельствах они и ввалились к директору.

Похвистнев выслушал все это с лицом значительным и суровым, как у судьи. Спросил агронома:

— Ты извинился за свой глупый поступок?

— Да, — коротко сказал Поликарпов и почему-то отряхнул ладони, словно на них пыль от Джуры осталась и теперь беспокоила его.

— А ты, Джура, считаешь инцидент исчерпанным или нет?

— В суд подам, — упрямо повторил потерпевший. — Ежели каждый за грудки почнет…

— Дело твое, можешь подавать. Вот там у секретаря бумага. Садись и пиши, раз есть охота. Но помни, за самовольный, ущерб наносящий поступок я вынужден тебя наказать. Иди. А ты, Геннадий Ильич, останься. Есть разговор.

Вот это событие! Похвистнев, уже решивший судьбу агронома, мог сейчас только радоваться случаю, который давал повод для наказания Поликарпова. Ведь если доложить в райкоме… А докладывать надо, поскольку и Джура и Поликарпов коммунисты. Как ни разбирай происшедшее, виноваты оба.

— Удивляюсь, — сказал он, когда Джура вышел. — У тебя, Поликарпов, явная склонность к самоуправству, которому нет оправдания. Как можно поднять руку на человека, даже если он допустил промах?

— Не промах, а преступление, — быстро поправил Поликарпов.

— Пусть так. Для этого есть суд, есть директор предприятия, общественность. Ты же решил пустить в ход кулаки. Знаешь, если идти по такому пути, то… Тебе просто нельзя доверять руководящий пост, вот что я могу сказать. И за что ударил? За сотню тонн навоза, которую он употребил, в конце концов, опять-таки на пользу дела, пусть даже и узко понятого дела.

Поликарпов вскочил:

— Ну, знаете! Когда перегноем начинают гатить овраги… Это первый случай в моей практике. Это позор! Тем более недопустимый случай, что у нас в совхозе вообще к удобрениям относятся с небрежностью просто удивительной. Мы растранжириваем добро!

— Ты говоришь неправду, Геннадий Ильич. Я тотчас докажу тебе обратное. — Директор достал из стола тетрадь, полистал ее. — Вот факты. Десять лет назад мы вносили за год около тысячи тонн туков, потом тысячу триста, две тысячи сто и так далее до прошлого года, когда внесли уже две тысячи семьсот тонн. Кстати, завтра привезут еще двадцать машин за счет калининцев. О какой небрежности в удобрении может идти речь?

— Мы говорим о разных вещах, — резко сказал Поликарпов. — Я имею в виду навоз, органические удобрения, которые улучшают и укрепляют почву. Понимаете, почву, которую мы уже превратили в труху, в пыль. А вы толкуете мне о туках, об удобрениях для растений. Понятия для агронома абсолютно разные. Как и для природы.

Несколько секунд Василий Дмитриевич молча смотрел на Поликарпова. Кажется, не знал, как достойнее ответить. А Геннадий Ильич уже загорелся.

— Мне жаль, — жестко сказал он, перебивая паузу, — мне очень жаль, что у вас только экономическое образование и совсем нет навыков крестьянина. Иначе вы знали бы, какая разница между искусственными и органическими удобрениями.