Девять хат окнами на Глазомойку

Нежный высказался и почувствовал, как вспотел. Эквилибристика. И все-таки ему удалось соскользнуть с острия, не порезавшись.

— Только в этом его ошибка?

— Я так думаю, Павел Николаевич. Есть единственная, наукой и опытом проверенная система улучшения эрозированной, всюду распаханной земли — постепенно пропустить все поля через клевера и через навозное удобрение, восстановить прочность и плодородие пашни. На угрожаемых склонах — только травы. Но в процессе ремонта земли непременно уменьшится площадь под зерном. Совхоз будет некоторое время собирать зерна меньше, чем собирает сейчас. А это в наших условиях, как я понимаю…

— Ты правильно понимаешь, — коротко проговорил Фадеичев, вспомнив напряженный план продажи хлеба. — Никто нам не позволит.

— Правда, — тут же поправился Нежный, — такое положение будет всего два-три года. Потом, когда пшеницу начнем сеять по травяному пласту и по обороту пласта, мы сможем рассчитывать на сорок — пятьдесят центнеров с гектара, благо у нас уже сегодня есть отличные сорта. Все опытные данные говорят именно о таком урожае по травам. Вспомните наш госсортоучасток. Но вот эти переходные годы… Главная трудность. Говорим, говорим о правильных севооборотах, а их все нет и нет. Записано во всех решениях, самых ответственных…

Склонив голову, Фадеичев задумался. Проклятые ножницы! Он долго, слишком долго старался не замечать их, но, как выясняется, стоял рядом с Похвистневым на неверном пути. Хватит! Игра в слова. Забота о земле не может помешать выполнению планов. Нужно лишь найти способ сочетать эти работы. И можно обеспечить хороший уровень производства. Как в Калининском совхозе. Вот добрый пример! Без барабанного боя и без красивых слов. По-крестьянски: честно и умело. Аверкиев думает на много лет вперед. Похвистнев — только о сегодняшнем плане. Существенная разница!

И еще он подумал, что в некоторых хозяйствах района состояние полей уже сейчас чем-то напоминает злополучный Долинский совхоз. Секретарь знал свой район, область, помнил многие поля, речные поймы, увалы, степную часть. Картины мелькали сейчас перед его глазами, и он видел то черные как смоль плодородные земли возле старых лесных засек, то сыпучие и серые, то взрезанные оврагами, как в междуречье Упы и Мечи, где на свежеразмытых бортах проглядывались пласты пород в том виде, как откладывались они веками, тысячелетиями, эрами. Он вспоминал, какие реки проходят в черте района, где они пересыхают и где еще полноводны, так что люди могут брать воду для поливов, помнил тень лесополос, негустую, в, общем-то, тень, хотел бы выхватить из памяти хоть одно яркое поле клеверов и нахмурился, не вспомнив ни одного такого поля. Разве вот только опять в Калининском, у Аверкиева? Там ухитрились сохранить травы в каждом севообороте. И семена ежегодно имеют свои. А поскольку совхоз аккуратно справлялся с заданием по зерну, Фадеичев все с большим интересом вспоминал об Аверкиеве, веселом человеке, всегдашнем оптимисте. В сущности, он единственный директор, который в случае надобности поможет району зерном, не выговаривая себе-никаких поблажек и не обрекая землю на поругание. Не густо таких людей у него…

До сих пор секретарь оставался спокойным за текущие дела. Какими они ни были с виду — поля его района, а все же именно они «работали» из года в год, целыми десятилетиями, регулярно выдавая зерно, в том числе и те сорок пять тысяч тонн обязательных, с которыми связана честь района, и те еще двадцать или тридцать тысяч тонн, которые оседали на месте, шли в пекарни для нужд колхозников и рабочих, на фермы для получения мяса и молока, иными словами — кормили людей, чьи умелые руки добывали этот хлеб. В районе поэтому не ощущали нехватку молока или мяса. Ему было спокойно думать обо всем этом. Казалось, что такой порядок заведен раз и навсегда самой природой, навечно. На то и существует земля и живут в деревнях люди с комбайнами и сеялками, с удобрениями, с насосами для полива, чтобы создавать продукты: доить коров, растить свиней, опираясь на землю-кормилицу, плодородие и щедрость которой неистощимы.

Вот тут и таилась ошибка: понятия щедрости и плодородия зависят от людей. Понятия не вечные…

Неприятное, раздражающее чувство против Похвистнева все нарастало, вероятно, еще и потому, что он, Фадеичев, поддерживал его, ставил в пример другим. Теперь он понимал, каким близоруким руководителем оказался, ограничив свою роль только сиюминутными интересами!