Девять лет

Григорий Захарович, как гуттаперчевый мяч, пересек свой длинный кабинет и выглянул в приемную. Девушка в красном берете, стоя спиной к нему, старательно вдавливала кнопки в лист, вывешиваемый на дверях кабинета Гаранжина. Альзин подошел ближе. Наверху большими синими буквами было написано: «Комсомольский меч!» Восклицательный знак действительно походил на короткий меч. Немного ниже шел текст:

«Товарищ Гаранжин! В ТЭЦ задерживаются работы, потому что отсутствует техническая документация. Нужны чертежи перемычек и спецификация оконных и дверных блоков. Вы срываете план!

Комсомольский пост».

И совсем внизу мелкими буквами сделана приписка: «Этот лист могут снять только члены комсомольского штаба».

«Здорово придумали! — Григорий Захарович весело потер макушку. — Положеньице у Платона Яковлевича, прямо скажем, щекотливое: сними «Меч» — обвинят в зажиме критики, оставь — то и дело приходят посетители, подчиненные, будут натыкаться на этот острый меч. Хотя комсомольцы вывесили его немного не по назначению: если уж вешать, так на мою дверь».

Альзин улыбнулся: пусть-ка Платон Яковлевич сам теперь выкручивается. Да, эта Красная Шапочка не боится никаких волков!

— Уже и сюда Юрасова добралась? — шутливо спросил Григорий Захарович.

Лешка быстро обернулась.

— У меня сейчас перерыв, — ученической скороговоркой произнесла она.

— Тем лучше… Прошу, зайдите ко мне.

Секретарша враждебно посторонилась, пропуская «пост».

Григорий Захарович представил:

— Прошу познакомиться — бетонщица Юрасова. Справедливо критикует нас за неполадки на ТЭЦ. «Комсомольский меч» можно лицезреть на дверях кабинета Платона Яковлевича.

Гаранжин опять тревожно приподнялся в кресле: «Завели моду всюду и везде вывешивать свои «сигналы». Добрались даже до двери председателя горсовета, требуя подачи воды на площадку. Правда, воду быстренько дали, но вообще — безобразие!»

Гаранжин брезгливо-болезненно опустил уголки губ. Валентина Ивановна рассматривала Лешку с удовольствием. А Лешка неловко переминалась у двери. От волнения веснушки на ее маленьком носу проступили явственнее.

Сначала, когда Григорий Захарович прочитал «Меч», его немного задел тон этого послания. Неужели нельзя было комсомольцам поговорить с ним, разобраться? Он бы объяснил, что чертежи есть, а «мечи» и «молнии» надо метать в адрес поставщиков и пользоваться оружием, не притупляя его.

Но, поглядев там, в приемной, на эту девчушку, вспомнив разговор с ней возле ТЭЦ и потом приход ее с подругой по поводу Лясько, Альзин понял, какая отчаянная смелость понадобилась ей, чтобы идти прикреплять «карающий меч» на дверь самого Гаранжина.

В какую-то долю секунды перед Григорием Захаровичем возникли картины его собственной комсомольской юности: работа учеником на мыловаренном заводе, рабфак, где, учась на третьем курсе, он преподавал химию на первом, антирелигиозный карнавал с факелами и песней «Сергей — поп, Сергей — поп…» — и он понял, как ему надо действовать. Хозяйственную инициативу комсомольцев поддержать, на открытом партийном собрании похвалить их, наедине своих помощников пристыдить, а «Меч», после того как он отвисит положенное время, отослать с юмористической припиской в Москву директору «Гипрожира», чтобы не запоздали чертежи следующей очереди.

Григорий Захарович отпустил Гаранжина, а Юрасову подозвал поближе к себе. Интересно, о чем мечтает вот такая Красная Шапочка? Ну, скажем, он сам мечтает о времени, когда пустят комбинат и можно будет в свободные часы засесть за книгу о будущем химии, о недавних поездках на химические предприятия Германии. Валентина Ивановна, конечно, мечтает о цехе экспериментальных установок. Ну, а эта пигалица?

— Да вы что стоите? Садитесь! — предложил он, показывая на кресло, и Лешка с опаской опустилась в него.

— Слушайте, Юрасова, — обратился к ней Григорий Захарович, — скажите, о чем вы мечтаете?

— На завтра или через десять лет? — ни секунды не задумываясь, спросила Лешка.

Альзин и Валентина Ивановна рассмеялись.

— Ну, через десять лет…

— Я буду архитектором! — с жаром сказала Лешка. — Построю целые кварталы домов, рабочие клубы, стадионы…

Хотя Григорий Захарович сам немного «изменил» химии со строительством, но ему захотелось сейчас сказать слово в защиту химии.

— Ну что же, — откликнулся он живо, — строительство — это великое дело. Но вы знаете, какие горизонты раскрываются перед большой химией?

И, увлекшись, он стал рассказывать о жаропрочных сплавах для межпланетных кораблей, о машинах из легких материалов, о шерсти и коже из синтетических волокон, об одежде, что будет дышать воздухом, но не пропускать влагу.