Девять лет

— Усохнешь, — сожалеюще посмотрела на нее Нелли и тыльной частью ладони потерла маленький нос. — Да, между прочим, — воскликнула она, — где-то в Пятиморске живет первая любовь моего придворного художника Иржанова.

Леокадии неприятно было бы вести разговор на эту тему, и она отвела его:

— Ты помнишь Павлика Громакова из нашей группы?

— А как же! Воин, сменивший меч на орало!

— Так он здесь, на комбинате, инженером…

— Интересно бы увидеть… хотя это мой обер-проработчик.

Леокадия хитренько прищурилась:

— Но ведь было за что?

— Но не до бесчувствия, — возразила Нелли, — уж больно он уставной.

— Ты Иржанова с тех пор не встречала? — словно отплачивая Нелли за бестактный вопрос о подруге Вере, спросила Леокадия.

— Ведать не ведаю, знать не знаю! — возмущенно воскликнула Нелли.

…Сашка и Машка оказались упитанными малышами с круглыми ярко-синими глазами и Нелькиными губами бантиком.

Нелли приготовила им кашу и, кормя, без умолку тараторила, причем чаще всего слышалось: «Саньчик приедет через неделю», «Саньчик любит», «Саньчику предстоит…» Ее холеное лицо разрумянилось, круто завитые локоны отливали бронзой. Вспоминая свою недолгую студенческую жизнь, Нелли даже озорно пропела, притопывая ногой:

В первые минуты
Бог создал институты,
И Адам студентом
Первым был.
Направо и налево
Ухаживал за Евой,
И бог его стипендии
Лишил.

Потом стала рассказывать о жизни военного городка и опять о своем муже:

— Единственный недостаток Саньчика — дико ревнив. Как-то командир корабля, смазливенький кавторанг, подвез меня на своей машине из города до нашего дома — молчаливая драма. Замполит помог мне ведро воды пронести через двор — молчаливая трагедия: пошел кортик точить. А при чем я, если они поклоняются всеми видами поклонения? Нужны они мне, как рыбке зонтик!

Дальше выяснилось, что Нелли выбрали «по всем швам» в женсовет, и она помогала организовывать детский сад, что она староста драмкружка, окончила курсы кройки и шитья, даже шьет Саньчику кителя, что вся городская торговая сеть — хотя Саньчик бунтует — в ее руках, и если появится хотя бы одна пара туфель новейшего фасона, можно быть спокойной — туфли эти попадут именно на Нелькины ноги.

— В модах век шагает за мной, а не я за ним…

Нелли вызывала у Юрасовой двойственное чувство. Леокадии нравились ее жизнерадостность, смешливость, то, что Нелли обожает своего Саньчика, прямо светится, говоря о нем.

— Вымою Саньчику голову — волосы у него становятся мягкими, пушистыми. Я ему говорю: «Привела тебя к виду, удобному для логарифмирования».

А вот поглощенность Нелли пустяками не находила в Леокадии отклика. Но что сделаешь, если она создана именно из подобного сплава? И все равно с ней, даже вот такой, легко и любопытно.

— Да, ты где Новый год встречаешь? — поинтересовалась Нелли.

Леокадия очень устала за эти дни и думала посидеть вечером с отцом. Ее приглашали к себе и Верочка Сибирцева, и Громаковы, и Лобунцы, но она решила остаться дома.

— И не надейся! — категорически отвергла этот план Нелли. — Пойдешь со мной!

— Куда-а? — испуганно спросила Леокадия.

— Куда поведу! В свет! Со мной не пропадешь!

— Нет, нет, я буду дома…

— Ты где живешь?

— На Морской, семнадцать.

— Ясно. Я не прощаюсь.

В девять тридцать вечера Нелли разыскала квартиру Юрасовых. Алексей Павлович, с недоумением поглядев на молодую красивую даму, сказал, что дочка в интернате.

Нелли решительно зашагала туда, извлекла Леокадию из зала, где та была с детьми у елки, и сердито заявила, что это черт знает что, и в конце концов имеет Лешка право на кусочек личной жизни, хотя бы в новогоднюю ночь.

— Я с родителями Саньчика иду встречать Новый год к директору комбината, он — товарищ свекра… Уже звонила к Альзиным, они будут рады тебя видеть…

— Да, Альзиных я очень люблю, — заколебалась Леокадия.

— Тем более! Пошли.

Если бы знала Юрасова, как повернет ее жизнь этот вечер, может быть, она и не пошла бы к Альзиным. А может, помчалась стремглав. Кто ведает? Но сейчас она ответила, что надо сначала заглянуть домой, и пусть папа решит — каково ему сидеть в одиночестве.

Алексей Павлович даже повеселел, услышав о предложении Нелли:

— Ты пойди, доченька. Не стариковать же тебе с нами. А я посижу у Самсоныча — там собирается кое-кто из партизан…

Леокадия все так же неохотно надела черное шерстяное платье, нитку белых бус. Нелли чуть не силой подвела ей своим карандашом брови, своей помадой — губы и торжественно «повела в свет».

У Альзиных Леокадию встретили радостными возгласами Изабелла Семеновна расцеловала ее:

— Вот хорошо, что пришла.

Здесь уже были Валентина Ивановна с мужем; еще более похорошевший, с густыми, почти сросшимися на переносице бровями Мигун; Аллочка, сидевшая нахохлившись поодаль от него, как видно, в дурном настроении.