Девять пляшущих мужчин

– Вовсе нет. Никакого допроса. Вы сейчас сами все поймете. Разрешите рассказать, и прошу рассудительно отнестись к услышанному. Мы установили, что никаких следов, отпечатков, да и вообще какого-либо рода присутствия, кроме Вашего, не было ни на поляне, ни в бункерах очистных сооружений, ни даже в доме, где нашли Ваших детей. Мирон Данилович, там только Ваши отпечатки!

Сокрушительно прозвучавшие слова следователя сломали Мирона изнутри, осквернив его отцовский дух.

– Нам пришлось выяснить, что Вы пользуетесь снотворным и сильным успокоительным. У Вас нередко бывают эмоциональные срывы, которые Вы так и не научились контролировать! Мирон, уж простите, что перешел на ты, но, как мужчина и как отец, постарайся услышать и понять. Не для протокола и не по службе я сейчас это всё скажу. Складывается одна из самых очевидных версий. Ты с детьми выехал на прогулку, всё проходило по плану и замечательно, дети довольны. Как вдруг у тебя возникло обострение, которое ты не мог адекватно расценить из-за изменения сознания. Для тебя бытность не изменилась, ты был уверен в правоте своих действий. Ты, возможно, даже по случайности опоил детей снотворным и вдруг увидел, что они начали засыпать. Выработанный инстинкт заботливого отца сработал, и ты начал искать, где уложить своих чад. Донес их до первого дома, к твоему счастью хозяин находился в состоянии алкогольного опьянения и спал. Затем ты со спокойной душой уложил детей на кровать, а сам вернулся, как ни в чём не бывало, в то место, откуда пришел. Спустя время ты неожиданно понял, что детей нет, кинулся искать, бежал, как оказалось, лишь за своим воображением. Сам же потом запутался, нашел эти древние «фильтры», в них у тебя снова разыгралась фантазия. Под впечатлением в темноте якобы разобрал силуэты, и тут ты, наконец-то, вышел к домам, где и был ранее. Всё получается очевидно просто! Слава Богу, тут тебя опередили, и все в итоге оказались в безопасности. Мирон, ты понимаешь, это болезнь, и подобное, хоть и неосознанно, ты мог сделать своими руками.

Капитан Богдасаров дал время «переварить» услышанное.

– Как часто ты обращаешься к врачу? Когда последний раз у него наблюдался? – продолжал задавать вопросы сотрудник следственного отдела Дамир Денисович.

Но Мирон уже, теряя сознание, перестал слышать и дышать. Перед ним были лишь лежащие на земле воздушные змеи его детей, и даже дом под номером 121 для него перестал существовать.

– Мирон Данилович! – начал трясти его за плечи, приводя в чувство, Богдасаров.

Отца охватила минутная слабость, он пришел в сознание и с ужасом смотрел на полицейского. Нельзя убедить себя и поверить в содеянное. Представленная капитаном версия выглядела очень правдоподобно. Но мозг не соглашался, отрицал любую возможность поверить в произошедшее. Сказать себе, что ты болен и тем более псих – само по себе нелепо и противоестественно. Но в глубине души Мирон по-настоящему испугался.

– Дай мне пару дней прийти в себя, – обреченно обратился Мирон к следователю.

– Мирон, ты не обвиняемый и не задержан. Дети дома и в безопасности, но ты подумай о себе и, главное, подумай о них. Обратись к врачу, пройди курс лечения, не подвергай очередному недоразумению свою семью.

Мирон был не из тех, кто принимает советы по поводу своей семьи, он не терпит нравоучений от неизвестного человека. Но тут он оказался принижен страхом от возможной правоты со стороны сотрудника полиции.

На предложение капитана подвезти его Мирон ответил отказом. Он понимал, что сейчас должен оказаться один на один с собой и с регулярным, не покидающим его ночным кошмаром.

По пути домой Мирон зашел в один из сетевых алкогольных магазинов и долго стоял у прилавка, выбирая различные марки крепких напитков.

***

В 2:22 сработал будильник. Сказать, что Мирон крепко спал, означало соврать. Он ждал с закрытыми глазами своего часа. Его стадия искупления вот-вот начнется. В полумраке квартиры Мирон вышел в просторную комнату. На полу у дивана лежал полукруглый палас. Мирон, скатав его, поставил к стене. В центре зала вокруг себя расставил девять бутылок водки.

Его страдания были обусловлены собственным желанием расплатиться мольбой и болью с его товарищем, что погиб, в том числе и по вине Мирона, в достаточно юном возрасте.

Откровенно говоря, сегодня столь мучительных терзаний он не испытывал. В Мироне зрела новая боль. Боль от мысли быть угрозой для своих детей. Навсегда для них оказаться психически больным, невменяемым и опасным для людей и общества человеком. Позор, стыд, презрение.