Девять принцев Амбера. Том 1

Я снова посмотрел на похоронную процессию. За колесницей следовали всадники. Дальше маршировали барабанщики. Затем факельщики и длинные ряды пехотинцев. Пение все еще доносилось, хотя процессия была уже далеко и скоро должна была добраться до темной цитадели.

— Я так долго ненавидел тебя, столь долго винил. Теперь ничего от этих чувств не осталось. Ты хотел, чтобы я был королем. Но я не гожусь для этой работы. Теперь я знаю, что все-таки что-то значил для тебя. Никогда никому не расскажу об этом. Достаточно того, что это знаю я. Твой образ уже теряет четкость в моем сознании. Я вижу лицо Ганелона там, где должно быть твое. Оказывается, ты меня любил, ты рисковал ради меня головой. А мне казалось, что Ганелон. Он был тобой, но другим тобой — тем, которого я не принимал. Сколько жен и врагов ты пережил? Много ли у тебя было друзей? Думаю, нет. Никогда не верил, что увижу тебя отошедшим в другой мир.

Ганелон, отец, старый друг и враг, я прощаюсь с тобой. Ты сохранил свою тайну. Покойся с миром, если такова твоя воля. Я даю тебе эту увядшую розу, пронесенную мною через ад, бросаю ее в бездну. Я буду скучать по тебе…

Наконец, долгое шествие подошло к концу, последние марширующие вышли из-за занавеса и двинулись прочь. Молнии все еще сверкали, дождь все еще лил, гром все еще гремел. Но ни один участник процессии не выглядел промокшим. Я стоял на краю бездны, наблюдая за ними. На моем плече лежала рука Фионы. Сколько времени она была там, я не знаю. Когда процессия прошла, гроза двинулась на нас снова. Под кружащимся небом в воздухе сгустилась тьма. Я дрожал, тело мое изнемогало от усталости, я еле держался на ногах.

— Пойди приляг, — сказала Фиона, — Надо себя поберечь. Наша семья и так заметно сократилась за сегодняшний день.

— Сколько у нас, по-твоему, времени?

— Мы не обязаны оставаться здесь и ждать грозы. Мы перейдем через темный мост во Двор. Может, она туда не доберется, а остановится тут, у бездны. Как бы там ни было, нам нужно проводить отца.

Я кивнул.

— У нас нет другого выбора, надо испить чашу до конца.

Я улегся и вздохнул. Еще никогда я не чувствовал себя таким слабым.

— А сапоги? — спросила Фиона.

— Снимай.

Она стянула их, и я почувствовал, как ноют мои ступни.

— Спасибо.

— Надо достать для тебя еды.

Я закрыл глаза и тут же задремал. Мне снился какой-то несвязный сон — слишком много событий, лиц и явлений, нагромождалось друг на друга в моем сознании. Не знаю, сколько это продолжалось, но, услыхав стук копыт, я проснулся — сработал старый рефлекс. На мои веки легла чья-то тень. Я открыл глаза и увидел закутанного в плащ всадника, молчаливого и неподвижного, с лицом, закрытым капюшоном. Он не сделал ни одного угрожающего жеста, не произнес ни одного сердитого слова, но глаза его светились неприязнью.

— Вот лежит герой, — произнес мягкий голос.

Я узнал этот голос и удивился, почему та, кому он принадлежит, так ненавидит меня.

— Я наткнулась на Бореля, прежде чем он умер, — продолжала она. — Он рассказал мне, как подло ты взял над ним верх.

Сухой смешок рвался из моего горла, и ничего нельзя было с этим поделать. Я, конечно, мог бы рассказать ей, что Борель был намного лучше вооружен, чем я, что он был свеж, а я едва держался на ногах. И что он, а не я, навязал этот поединок. Я мог сказать, что не признаю правил, когда на кон поставлена моя жизнь, и не только моя. Что не считаю войну игрой. Я мог бы многое ей сказать. Но стоило ли? Она или не знала еще всего этого, или просто не хотела понимать. В любом случае разговор становился бессмысленным. Поэтому, не вдаваясь в подробности, я высказал одну из великих истин:

— На все, что происходит, существует несколько точек зрения.

— Я выбираю свою, — ответила она.

Я хотел было пожать плечами. Но они у меня слишком болели.

— Ты стоил мне двух самых дорогих в моей жизни людей.

— Я сочувствую тебе, Дара.

— Ты не тот, за которого я тебя принимала. Я видела в тебе благородного человека — сильного, все понимающего, нежного. Мне казалось, что ты рыцарь Чести.

Гроза придвинулась ближе, я видел ее за спиной Дары. Я вдруг почувствовал к ней нежность и сказал об этом. Она сделала вид, что не слышит меня.

— Я ухожу, — сказала Дара, — к своему народу. Сегодня вы одержали победу. Но Амбер находится вон там, — и она указала в сторону грозы.

Я глядел, не отрываясь, нет, не на бушующую стихию — я смотрел на Дару.

— Я сомневаюсь, чтобы там осталось что-то, — продолжала она. — Так что моя верность уже ни к чему. Я ни от чего не отрекаюсь.

— А как же с Бенедиктом? — мягко спросил я.

— Не… — начала она и отвернулась. Затем, помолчав, сказала:

— Я не верю, что мы когда-нибудь встретимся.