Девять рассказов

Брат Селены продолжил чесать лодыжку.

– Он капитан-лейтенант на военном флоте, – сказала Джинни.

– Большое дело.

Джинни хихикнула. Она смотрела, как он докрасна расчесывает лодыжку. Когда он начал счесывать ногтем легкую сыпь на икре, Джинни отвела взгляд.

– Откуда ты знаешь Джоан? – спросила она. – Я никогда не видела тебя дома или вроде того.

– Я и не был никогда в вашем чертовом доме.

Джинни подождала, но он не собирался развивать свое высказывание.

– Так, где же вы познакомились? – спросила она.

– На вечеринке, – сказал он.

– На вечеринке? Когда?

– Я не знаю. На Рождество 42[12]-го, – из нагрудного кармана пижамы он извлек двумя пальцами сигарету, по которой можно было подумать, что на ней спали. – Не подкинешь вон те спички? – сказал он. Джинни передала ему коробок спичек с тумбочки возле нее. Он закурил, не выпрямляя своей кривизны, и убрал горелую спичку в коробок. Откинув голову, он медленно выдохнул изо рта огромное облако дыма и втянул ноздрями. И стал курить дальше в таком «французском» стиле. Весьма вероятно, что это был не пижонский выпендреж тет-а-тет, а приватная демонстрация мастерства, вроде бритья левой рукой.

– Почему Джоан – задавака? – спросила Джинни.

– Почему? Потому что. Откуда мне нафиг знать, почему?

– Да, но в смысле, почему ты так говоришь?

Он устало повернулся к ней.

– Слушай. Я написал ей нафиг восемь писем. Восемь. Она ни разу не ответила.

Джинни помолчала, потом сказала:

– Ну, может, она была занята.

– Ну да. Занята. Занята нафиг, как белочка.

– Обязательно столько сквернословить? – спросила Джинни.

– Имею нафиг право.

Джинни хихикнула.

– А вообще давно ты ее знаешь? – спросила она.

– Достаточно.

– Ну, в смысле, ты звонил ей когда-нибудь или что-то такое? В смысле, ты ей не звонил, ничего такого?

– Не-а.

– Ну, ясен пень. Если ты ни разу ей не звонил, ничего такого…

– Не мог я, бога в душу!

– Почему? – сказала Джинни.

– Я был не в Нью-Йорке.

– А-а! Где же ты был?

– Я? В Огайо.

– А, в колледже?

– Если бы. Бросил.

– А, значит, в армии?

– Если бы, – рукой с сигаретой брат Селены постучал слева по груди. – Мотор, – сказал он.

– В смысле, сердце? – сказала Джинни. – А что с ним такое?

– Не знаю я, что с ним нафиг такое. Я мелким перенес ревматическую лихорадку. Та еще нафиг заноза в…

– Ну, разве тебе не надо бросить курить? В смысле, разве ты не должен вообще не курить? Врач сказал моей…

– А-а, много они понимают, – сказал он.

Джинни ненадолго придержала коней. Очень ненадолго.

– А что ты делал в Огайо? – спросила она.

– Я? Работал нафиг на авиазаводе.

– Правда? – сказала Джинни. – Тебе нравилось?

– Тебе нравилось? – передразнил он. – Еще как. Я обожаю самолеты. Они такие клевые.

Джинни уже так увлеклась, что и не думала обижаться.

– И долго ты там работал? На авиазаводе.

– Я не знаю, бога в душу. Тридцать семь месяцев, – он встал и подошел к окну. Посмотрел вниз, на улицу, почесывая шею сзади большим пальцем. – Погляди на них, – сказал он. – Дурачье чертово.

– Кто? – сказала Джинни.

– Я не знаю. Кто угодно.

– У тебя палец будет хуже кровоточить, если держать книзу, – сказала Джинни.

Он ее услышал. Поставив левую ногу на оконное сиденье, он опустил пораненную руку на бедро. И продолжал смотреть на улицу.

– Все идут нафиг в призывную комиссию, – сказал он. – Мы теперь с эскимосами воевать будем[13]. Ты это знала?

– С кем? – сказала Джинни.

– С эскимосами… Уши открой, бога в душу.

– Почему с эскимосами?

– Откуда мне знать. Откуда, блин, мне знать, почему? На этот раз пойдет одно старичье. Кому под шестьдесят. Другим нельзя – только кому под шестьдесят, – сказал он. – Просто назначат им меньше часов… Большое дело.

– Тебе все равно не придется идти, – сказала Джинни, не имея в виду ничего такого, но запоздало почувствовав, что говорит что-то не то.

– Знаю, – сказал он быстро и убрал ногу с сиденья. Чуть приоткрыв окно, он выбросил окурок. Затем обернулся и сказал, стоя у окна: – Эй. Сделай одолжение. Когда придет этот малый, скажешь ему, я буду готов через пару секунд? Мне только побриться – и все. Окей?

Джинни кивнула.

– Хошь, потороплю Селену или вроде того? Она знает, что ты тут?

– Ой, она знает, что я тут, – сказала Джинни. – Я не спешу. Спасибо.

Брат Селены кивнул. Затем посмотрел напоследок долгим взглядом на раненый палец, словно прикидывая, выдержит ли он поход обратно в его комнату.

– Ты бы наложил на него лейкопластырь? Нет у тебя лейкопластыря или чего-то такого?

– Не-а, – сказал он. – Что ж. Не напрягайся.

Он побрел из комнаты.

Через несколько секунд вернулся и принес полсэндвича.

– Поешьте вот, – сказал он. – Хороший.

– Правда, я совсем не…

– Бери, бога в душу. Я его не отравил, ничего такого.

Джинни взяла полсэндвича.

– Что ж, большое спасибо, – сказала она.

– Куриный, – сказал он, стоя рядом с ней, глядя на нее. – Купил нафиг вчера вечером в гастрономе.

– Выглядит очень вкусно.

– Ну, так ешь.

Джинни откусила.

– Вкусно, а?

Джинни с трудом проглотила.

– Очень, – сказала она.

Брат Селены кивнул. Он рассеянно обвел взглядом комнату, почесывая впалую грудь.