Девять рассказов

– А, да. Я точно помню. Она перекрасилась вечером перед тем, как вышла за этого Фрэнка Хенке. Ты хоть немного его помнишь?

– Ну, вроде. Низенький такой, рядовой? Ужасно некрасивый?

– Некрасивый. Господи! Он был как немытый Бела Лугоши[4].

Мэри Джейн откинула голову и заржала.

– Изумительно, – сказала она, возвращаясь в нормальную позу и допивая виски.

– Дай-ка стакан, – сказала Элоиза, опуская ногу в чулке на пол и вставая. – Честно, лохня та еще. Я все сделала, разве только не заставила Лью заняться с ней любовью, чтобы она перебралась с нами сюда. Теперь уже жалею… Где ты достала эту вещь?

– Эту? – сказала Мэри Джейн, тронув брошь с камеей у себя на шее. – Она у меня со школы, господи боже. От мамы.

– Боже, – сказала Элоиза, держа в руке пустые стаканы. – У меня ни единой, к чертям, побрякушки. Если мать Лью когда-нибудь помрет – ха-ха, – она наверно отпишет мне какой-нибудь старый нож для льда с монограммой или вроде того.

– Как ты с ней вообще сейчас?

– Не смеши меня, – сказала Элоиза, выходя на кухню.

– У меня это точно будет последний! – сказала ей вслед Мэри Джейн.

– Черта с два. Кто кому звонила? И кто опоздала на два часа? Будешь тут торчать, пока меня не затошнит от тебя. К черту твою паршивую карьеру.

Мэри Джейн снова откинула голову и заржала, но Элоиза уже ушла на кухню.

Не зная или не очень представляя, чем себя занять, Мэри Джейн встала и подошла к окну. Она отодвинула штору и прислонилась запястьем к оконной раме, но, почувствовав пыль, убрала руку, вытерла запястье другой рукой и выпрямилась. На улице грязная слякоть очевидно превращалась в лед. Мэри Джейн отпустила штору и побрела обратно к синему стулу, мимо двух заставленных книгами шкафов, даже не взглянув на корешки. Усевшись, она открыла сумочку, достала зеркальце и оглядела свои зубы. Закрыла рот и как следует провела языком по верхним зубам, после чего снова оглядела их.

– На улице становится так скользко, – сказала она, оборачиваясь. – Боже, быстро ты. Совсем не добавляла содовой?

Элоиза, держа в каждой руке по стакану, резко остановилась, выставив указательные пальцы, точно пистолеты.

– Никому ни с места, – сказала она. – У меня тут все, к чертям, окружено.

Мэри Джейн рассмеялась и убрала зеркальце.

Элоиза подошла с выпивкой и поставила стакан Мэри Джейн на неустойчивую подставку. Держа свой в руке, она снова растянулась на диване.

– Чем, по-твоему, она там занимается? – сказала она. – Сидит на своей большой черной заднице и читает «Робу[5]». Я уронила формочку со льдом, когда вынимала. Так она посмотрела на меня с недовольством.

– У меня это последний. И я серьезно, – сказала Мэри Джейн, беря свой стакан. – Ой, слушай! Знаешь, кого я видела на прошлой неделе? В главном зале «Лорда-и-Тэйлора[6]»?

– Не-а, – сказала Элоиза, подкладывая подушку под голову. – Акима Тамироффа?

– Кого? – сказала Мэри Джейн. – Кто это?

– Аким Тамирофф[7]. В кино который. Он всегда говорит: «Ти очень шютишь, а»? Люблю его… В этом доме ни одной чертовой подушки, которая мне подходит. Так кого ты видела?

– Джексон. Она была…

– Какую именно?

– Я не знаю. Ту, что была у нас на психологии, которая всегда…

– Они обе у нас были на психологии.

– Ну… Ту, которая с такой зверской…

– Марсия Луиза. Я как-то тоже с ней столкнулась. Все уши оттоптала, да?

– Не то слово. Но ты знаешь, что она мне рассказала? Профессор Уайтинг умерла. Она сказала, ей Барбара Хилл написала, что Уайтинг заболела раком прошлым летом и умерла, и все такое. Она весила всего шестьдесят два фунта[8]. Когда умерла. Правда, ужас?

– Да ну.

– Элоиза, ты черства, как камень.

– Хм. Что еще она сказала?

– А, что только из Европы. Мужа у нее отправили в Германию или вроде того, и она была с ним. Сказала, они жили в доме из сорока семи комнат, всего с одной парой, кроме них, и где-то десятком прислуги. У нее была своя лошадь, а их конюх служил раньше личным берейтором у Гитлера или вроде того. А, и она начала рассказывать мне, как ее чуть не изнасиловал цветной солдат. Прямо в главном зале «Лорда-и-Тэйлора» начала рассказывать – ты же знаешь Джексон. Сказала, он был шофером мужа и как-то утром он повез ее на рынок или вроде того. Она сказала, что так перепугалась, что даже не…

– Погоди-ка секунду, – Элоиза подняла голову и повысила голос. – Это ты, Рамона?

– Да, – ответила маленькая девочка.

– Закрой за собой входную дверь, пожалуйста, – сказала ей Элоиза.

– Это Рамона? Ой, до смерти хочу ее увидеть. Ты сознаешь, что я не видела ее с тех пор, как…

– Рамона, – прокричала Элоиза, закрыв глаза, – иди на кухню, и пусть Грейс снимет твои галоши.

– Хорошо, – сказала Рамона. – Давай, Джимми.

– Ой, до смерти хочу ее увидеть, – сказала Мэри Джейн. – О, господи! Смотри, что я наделала. Мне ужасно жаль, Эль.

– Оставь. Оставь, – сказала Элоиза. – Все равно ненавижу этот чертов коврик. Я сделаю тебе еще.

– Нет, слушай, у меня больше половины осталось! – Мэри Джейн подняла стакан.

– Точно? – сказала Элоиза. – Дай-ка мне сигаретку.

Мэри Джейн протянула ей пачку сигарет со словами: