Она видела своего сына то ли целую жизнь, то ли несколько секунд. Она потеряла представление о времени. А потом он исчез, и она обнаружила себя плавающей под потолком собственного кабинета; она видела двух людей, реанимировавших ее мертвое тело. Она видела пуговицу на полу, отлетевшую, когда на ней разорвали шелковую блузку. Видела, что одна ее нога лежит под странным углом, словно Маша упала с большой высоты. Видела затылок молодого парамедика с небольшой проплешинкой и земляничинку родимого пятна на ней. Капельки пота на лбу, когда он пускал электрические импульсы по ее телу, и она почему-то чувствовала все, что чувствовал он, его страх, его сосредоточенность.
Ее следующее сознательное воспоминание относилось уже к следующему дню. Она вернулась в скучные границы собственного тела, и высокая красивая медсестра говорила ей: «Привет, спящая красавица!» Маша словно вернулась в тюрьму.
Только это была не медсестра. Женщина-доктор, которая сделала ей коронарное шунтирование. В последующие годы Маша часто думала о том, что ее жизнь могла быть другой, если бы хирург выглядела как подавляющее большинство ее коллег. Предрассудки вынудили бы Машу отвергнуть все, что врач могла бы ей сказать, невзирая на верность слову. Маша включила бы ее в ту же категорию, что и седовласых мужчин, своих подчиненных. Она понимала жизнь лучше, чем каждый из них. Но эта женщина заставила Машу прислушаться к себе. Маша странным образом испытывала гордость за нее. Она тоже была женщиной, поднявшейся к вершинам профессии в мужском мире. А еще она была высокой; почему-то это было важным – то, что она такая же высокая, как Маша. Поэтому Маша слушала внимательно, а та говорила о необходимости уменьшения факторов риска в том, что касается диеты, физических упражнений и курения. «Не позволяйте вашему сердцу пасть жертвой вашей головы», – сказала врач. Она хотела, чтобы Маша поняла: душевное состояние не менее важно, чем состояние тела. «Когда я начинала работать кардиохирургом в больнице, у нас было такое выражение – „симптом бороды“. Это означало, что если пациент-мужчина пребывает в таком душевном состоянии, что даже не дает себе труда побриться, то его шансы на выздоровление невелики. Вы должны заботиться о себе, Маша». На следующий же день, впервые за несколько лет, Маша побрила ноги. Она записалась на предложенный доктором курс оздоровительных упражнений для перенесших операцию, исполненная решимости стать первой в группе. Она приняла вызов своего здоровья и сердца точно так же, как принимала вызовы своей работы. И естественно, ее достижения превзошли все ожидания. «Бог ты мой!» – воскликнула хирург, когда Маша пришла к ней на первую проверку.
Она ни секунды не валандалась. Она воссоздала себя. Она сделала это ради высокой привлекательной женщины-врача. Она сделала это ради молодого человека на озере.
– Моя сестра тоже находилась на грани, – сказал Тони. – Упала с лошади. Она после того случая изменилась. Ее карьера изменилась. Все в жизни. Она тут же занялась садоводством. – Тони посмотрел на Машу смущенно и добавил: – Мне это не понравилось.
– Вам не нравится садоводство? – спросила Маша, слегка поддевая его.
Тони чуть улыбнулся, и она увидела в нем более привлекательного человека.
– Наверное, я просто не хотел, чтобы моя сестра изменилась, – ответил он. – Мне казалось, она стала чужой. Возможно, мне казалось, что она пережила нечто недоступное мне.
– Люди боятся того, чего не в состоянии понять, – заметила Маша. – До того случая я никогда не верила в жизнь после смерти. А теперь верю. И потому живу лучшей жизнью.
– Верно, – сказал Тони. – Да. – (Маша снова ждала.) – Ну вот и все… – Тони выдохнул и похлопал себя по бедрам, словно закончил разговор.
Маша понимала, что больше ничего интересного из него не вытянет. Это не имело значения. Следующие двадцать четыре часа расскажут ей об этом человеке куда больше. Да и он узнает о себе много нового.
На нее сошло великолепное ощущение спокойствия, когда она провожала его взглядом, а он одной рукой подтягивал на себе штаны.
Риск был просчитан. Риск был оправдан.
Никто никогда не поднимался в горы, не рискуя.
Глава 26
За окнами «Транквиллум-хауса» рассветало. Шел пятый день лечения.
Наполеон трижды погладил с обеих сторон гриву дикой лошади.
Ему нравились плавные, неотразимые движения тайцзи – а это было одно из его любимых упражнений, – хотя, сгибая ноги, он слышал, что его колени хрустят, словно гравий под покрышками. Физиотерапевт успокаивал: беспокоиться, мол, нечего, у людей его возраста часто хрустят суставы. Хрящи по достижении среднего возраста начинают изнашиваться.