Девять врат. Таинства хасидов

Как уже было сказано, Майрл говорил о себе только в третьем лице и никогда в первом. Выходило примерно так: Майрл хочет, Майрл не хочет, Майрличек тут, Майрличек там… И это было вполне справедливо, ибо «я» всего лишь вспомогательное слово, каким наша несовершенная человеческая речь просто помогает преодолевать трудности. Человек, по сути, никакого «я» не имеет. Он есть ничто, совершеннейшее ничто, или, как толкует каббалистическая книга Тикуним, означает древнееврейское слово айн, то есть НИЧТО, а слово ани, «я», сложено из тех же звуков, только переставленных. Отдельные святые употребляли, например, вместо «я» слово «мы». И вовсе не затем, чтобы употребить еще более горделивое pluralis majestatis [16], но лишь по той причине, что человеческий индивид не являет собой нечто отдельное, цельное, а состоит из совокупности многих неделимых душ — стало быть, ни о какой «индивидуальности» не может быть и речи. Мы никоим образом не обособлены друг от друга, ибо весь мир Божий — одна громадина, одно тело. Но если вы хотите убедиться, свят ли тот или иной человек, кого вы еще не знаете, вам стоит только спросить его: «Вы изволите быть господином X или господином Y?» И если он ответил: «Да, это я», можете быть уверены — это не святой.

Чаще всего Майрл молился за великих грешников, дабы Всевышний простил им их прегрешения. И в самом деле, Бог по его просьбе всегда прощал их. Но однажды — разумеется, случилось это всего лишь однажды, только один раз, — когда Майрл замолвил слово за одного уж слишком закоренелого и бесстыжего грешника, Господь Бог не пожелал его прощать. Майрл, подумать только, топнул ногой на Господа Бога. И вмиг все грехи были отпущены.

Если вы папенька или маменька — вы это поймете! Вспомните только, как вы блаженствовали, когда ваш малец впервые топнул на вас ножкой. Конечно, если только в первый и непременно — в последний раз. Именно такую радость Майрличек доставил Отцу нашему, на Небесах пребывающему. Однако Майрличек тогда уже был не маленький, а большой, даже очень большой.

Однажды в пятницу Майрличек решил, что на сей раз будет благословлять шабес чашей медовухи. Вам, конечно, трудно в это поверить. Как-никак Шульхан арухопределенно говорит, что это должно быть вино и что иным напитком благословлять шабес не положено. Да и в Пшемышлянах тогда тому удивлялись. Но Майрличек не обращал внимания на это и гнул свою линию. Наполнил золотую чашу медовухой и поставил ее на свою золотую ладонь. Растопырил вокруг чаши всю пятерню, «точно пять зеленых листков вокруг цветка розы», и, как только кончил благословение и осушил чашу медовухи, объяснил пшемышлянским хасидам свое действие.

«Медовуха на древнееврейском называется деваш, а пишется ДБШ, ибо в древнееврейском мы, как правило, пишем только согласные без гласных, а для согласных „б“ и „в“ в нашем письме существует только одна, общая буква. Стало быть, ДБШ, то есть медовуха, — сказал Майрличек, — означают лишь начальные буквы слов Dej Buh Stesti! Или, как говорят поляки, братья наши, Daj Boze Szczescie!» [17]

Хасиды его объяснением остались довольны. Значит, и мы будем довольны, и всем нам Дай Бог Счастья!

Среди хасидов Майрловых был и один «лех». То есть уважаемое лицо христианского происхождения. (Словом гоймы скорее обозначаем селянина.) В том, что христианин стал хасидом, нет ничего удивительного. Некоторые цадики тоже имели много почитателей-христиан и среди простого народа и среди знати. Но никто из них не был таким горячим почитателем, как этот лех Майрлов.

И стал он им при первой же встрече.

Это был польский крупный торговец обувью, который сперва пришел к Майрлу с маленькой, довольно обычной просьбой: пусть, мол, ребе выпросит у Господа Бога ему сына. Он был уже стар, но до сих пор не имел наследника.

«Твоя просьба будет выслушана, — заверил его Майрл, — ибо Господь Бог принимает молитвы, сказанные устами всех, а значит, и от вас, христиан. И мы ежедневно воздаем Ему славу за это. Но ты должен будешь раздать сорок пар обуви бедным!»

Торговец так и сделал.

А когда в тот же год обещанный сын и вправду у него родился, стал наш милый лех настоящим хасидом Майрловым. От веры своей он, конечно, не отрекся, но все свободное время проводил поблизости от Майрла и всю жизнь не уставал раздавать башмаки бедным. И знали его не только в Пшемышлянах, но и во всем хасидском мире.

Майрл был великим святым, но имел одно слабое место. Не умел хранить тайну. Настоящий enfant terrible [18]был этот Майрличек! Как только услышит что-либо на Небе, все сразу людям выбалтывает. Остальных святых это очень раздражало.

И больше всех злился на него за это реб Иреле, нареченный святым Серафимом из Стрелиски. Реб Иреле на Майрла так гневался, что решил лишить его всей магической силы. Но для этого ему требовалось согласие святого рабби Нафтули из Ропшиц. И он послал в Ропшицы особое посольство, состоявшее из двух надежных хасидских посланцев.