Коцкие бури уже давно пронеслись и затихли. Только изредка то тут, то там блеснет молния и ударит гром. Однако коцчанам эти бури не нанесли вреда. Напротив. Они очистили воздух, и ряды коцких хасидов с той поры значительно выросли и усилились, их учение и знания углубились. Так же, конечно, случилось и с нами, в Белзе. Борьба всех нас проверила и закалила.
Надо сказать, что коцчане уже давно расстались со многими своими чудачествами. Немалая заслуга в этом принадлежит знаменитому ученику реб Менделе, реб Иче-Майру, или Риму, как коротко величали его согласно первым буквам его титула, имени и фамилии.
Рим был талмудистом, каких не встречалось, должно быть, уже столетия. Он автор книги
Рим был святым и вправду божественным. Однажды после еды он положил голову на стол и, наверное, с полчаса находился в такой позе. Похоже было, что он спит, но не обычным сном. Ибо вдруг Рим поднял голову и воскликнул: «Теперь я действительно знаю, что еда — это великое и благородное дело!»
«Я был на Небе перед вратами Рая, рассказывал он. — Явилась туда душа одного святого, который незадолго до этого умер. Этот человек всю свою жизнь постился, молился и изучал Закон Божий. По его заслугам врата перед ним были открыты. Он взошел в Рай и был принят в лоно отцов. Врата снова закрылись. Затем на золотой колеснице, в которую были запряжены две пары белых лошадей, приехала душа человека совсем обыкновенного. На сей раз врата Рая распахнулись настежь, и все святые и ангелы Господни вышли встретить милую душеньку. Небесные музыканты сыграли ей самый красивый свадебный марш, какого ухо землян отроду не слыхивало. „Кто этот великий святой? — спросил я в удивлении. — Почему того, первого, который был все-таки настоящим святым, приняли не так торжественно, как этого обыкновенного человека?“
„Этот второй, разумеется, не святой и в службе Господу Богу с первым никак сравниться не может, — звучал небесный ответ. — Но это был просто порядочный человек, выполнявший законы и обязанности, и, сверх того, он снискал большие заслуги. Он угощал в своем доме бедных не только в святой шабес и в праздники, как всякий, у кого водятся для этого деньги. Да и в будние дни, ничуть не скупясь, давал людям есть и пить. А тот первый молился, учился и постился, но никогда никому не дал поесть. Вот почему мы приветствовали его не так торжественно, как второго“.
Теперь я хотя бы знаю, что еда — великое и благородное дело», — повторил Рим.
Когда-то он наставлял своих учеников следующим образом: «Нехорошо быть мудрым. Слишком мудрый человек склонен к умничанию, а это, в свою очередь, приводит к безверию. Нехорошо быть добрым. Чрезмерно добрый человек бывает неженкой и размазней. Такой не склонен к безверию, зато он легко становится распущенным. И нехорошо быть набожным. Чрезмерно усердный в святости человек не склонен ни к безверию, ни к безнравственности, но он думает, что только он служит Господу Богу как положено, остальные люди гроша ломаного не стоят, и потому он терпеть всех не может. В конце концов он становится ненавистником окружающих, настоящим изувером».
Ученики были потрясены этими словами. «Но, учитель наш, — спросили они, — каким же человек должен быть, если ни мудрый, ни добрый, ни даже набожный не ведут себя так, как полагается?»
«Каким должен быть человек? — ответил им Рим. — Конечно же и мудрым, и добрым, и набожным одновременно». Поскольку эти три добродетели нейтрализуют друг друга в своих неблаговидных последствиях.
Однажды Рим рассказал замечательную историю: