Девять жизней

Надо сказать, губернаторша была отборной человеческой кошкой и отлично знала об этом. Оттенок сорочки она подбирала точно под цвет своей кожи – цвет нежных сливок, чуть заправленных карамелью. Дальше дело пошло немного быстрее. Корсет стянул и без того тонкую талию, приподнял великолепную грудь. Здесь опять случилась задержка – женщина долго прикладывала к груди разные кружева, слегка морщилась, улыбалась, явно решая задачу так же серьёзно, как бывшая моя маленькая хозяйка, выбирая одежду для куклы. Наконец, платье надето. Да… человечьи кошки умеют усложнить жизнь себе и своим котам. Но ещё не финал. Покрутившись всего четверть часа перед зеркалом, женщина повелела:

– Теперь драгоценности!

– Да, конечно, донья Мария, извольте! – к губернаторше подошла третья служанка, постарше и одетая хотя и строго, но дороже двух первых. Благодаря пушистому с дуба – чтоб ему повиснуть там на хвосте, я знал – камеристка.

– Ленора, Марсела, вон обе!

– Да, ваша светлость!

Девушки прошелестели своими юбками, присев в реверансе, и – мне было заметно их облегчение – поспешили из комнаты прочь.

– Кончита, сегодня я возьму изумруды.

– О, да, великолепнейшее колье! Супруг будет рад снова видеть его на вашей прекрасной шее.

– Супруг… да, конечно.

Мррр… мне показалось, или дама скривилась? Для кого она наряжается? Или тряпки и побрякушки нравятся ей, чтобы похвастаться перед другими человечьими кошками? Женщина быстро продолжила:

– В прическу вплети мне незаметные ленты, а лоб я украшу фероньерой, той, с изумрудом.

– Под цвет ваших глаз? Замечательный выбор!

Донья Мария села на стул перед зеркалом, а Кончита стала проворно укладывать золотистые локоны своей госпожи, мимоходом промолвив.

– Герцог будет в восторге, но, может быть, поспешим доставить ему обед?

Чуть не забыл, губернатор здесь и герцог ещё. Эта любительница нарядов, стало быть – герцогиня. Только что-то мне кажется, в муже ей нравятся только титул и возможность наряжать благоверную. Дама негромко заговорила, не то с камеристкой, не то сама с собой.

– В тюрьме дон Армандо едва ли способен приглядываться к платьям и драгоценностям, корзина моя, я уверена, заинтересует его гораздо больше, – потом она бросила острый взгляд на прислугу. – Но это не значит, что я могу являться в тюрьму инквизиции, одетая кое-как.

– Конечно, конечно, донья Мария.

– Что за тон? – красавица рассердилась. – Уж не намекаешь ли ты…

– Что вы, что вы, да разве я смею… – и совсем тихо: – Я проверяла, в этой комнате нас невозможно подслушать.

Улыбочка герцогини мне подсказала – конечно, она старается держать язык за зубами, но иногда очень-очень хочет откровенно поговорить с понимающим человеком.

– Кончита, я прощаю тебе твою дерзость… – голос, взгляд, поза женщины преобразились. – Это неслыханная, невероятная наглость… Устроить стремительный обыск в нашем дворце и арестовать герцога, губернатора, обвинив его в обмане доверия короля на основании сомнительных писем.

– Увы, донья Мария, как раз неосторожные письма могут привести…

– Не говори ерунды. Герцог – преданный слуга его величества, он наверняка оправдается, а в инквизиции прекрасно знают об этом.

– Тогда зачем дон Себастьян пошёл на такой риск? Головой ведь рискует, не говоря уж о своем положении. Болтают, он воспользовался предлогом убрать губернатора хоть ненадолго, а зачем – разное говорят.

Красавица стала быстро дышать.

– Конечно… он добивается… Ах, невозможно! Но какова дерзость! Я слышала, он и на военной службе три года назад был бесстрашен.

– Не удивляюсь. Все де Суэда – отчаянные храбрецы.

– Всё равно, ведь должна быть причина… – донья Мария почти замурлыкала. – Наглец…

– И красавец, – поддакнула Кончита со вздохом. – Неужели действительно примет обеты?

– Кому и когда эти обеты мешали? – Донья Мария отставила благородную важность и запросто фыркнула, затем протянула негромко и томно: – Дон Себастьян де Суэда… следователь инквизиции. Способен на всё, что угодно.

– Страшный человек. Как посмотрит – до костей пробирает.

– Да… – губернаторшу-герцогиню явно пробрало.

– Но до чего же хорош…

Герцогиня вновь превратилась в обычную двуногую кошку.

– Красавцев в Сегилье сколько угодно, на любой вкус… Но только старуха-монашка не почувствует, как в нем мужская сила играет… Пустяки, что он выглядит сдержанным и спокойным, пусть глаза ледяные – в теле его не кровь, а огонь.

Камеристка тоже томно вздохнула. Она была совершенно согласна со своей госпожой, а та опять приняла высокомерный и добродетельный вид.

– Чего же он добивается? – женщины переглянулись.

– Может быть… – приосанилась донья Мария, с удовольствием поглядев на своё отражение. – Он поставит какое-нибудь условие, чтобы выпустить моего мужа и снять с него обвинения?

– Кто знает… – Кончита умела держать при себе свои мысли.

– Я готова многим пожертвовать, право же, очень многим, чтобы спасти дона Армандо… – по лицу её было видно, какую именно жертву преданная жена жаждет принести ради супруга и чем украсить его заодно.

– Говорят, дон Себастьян именно так снял обвинение с доньи Эстрельи…