Девять жизней черной кошки

Черкесов разорвал ветхую подстилку из конуры, обмотал кое-как руки, для верности завязал в узлы и предпринял новую попытку взобраться по желобу. Балкон недалеко от желоба, может, удастся допрыгнуть? Он карабкался, съезжал вниз и снова карабкался. Это было лучше, чем сидеть и ждать, когда замерзнешь. К тому же очень хотелось есть, он бы, кажется, сейчас слона съел живьем.

Черкесов снял сапоги, остался в одних прохудившихся носках. Теперь он полз вверх, обхватывая желоб ступнями. И добрался до второго этажа, где замер, не рискуя прыгнуть. Ноги быстро леденели. Отчаяние заставило его собрать силенки, и… Черкесов прыгнул, ухватился за прутья, соскользнул, повиснув почти у основания балкона, больно стукнувшись бедрами. Ну, падать не так уж и далеко, однако заново повторять тот же маневр сил уже не хватит. Он поднапрягся, заболтал ногами, стараясь забросить их на выступ. С третьей попытки это удалось. Черкесов немного отдохнул, перелез на балкон. Дверь заперта. Другого он и не ожидал. Тогда Василий Романович получше обмотал кулак тряпицами и врезал по стеклу. Стекло со звоном разбилось, посыпались осколки. Второе, внутреннее, стекло он разбил увереннее и через минуту был уже в спальне.

Он закрыл балконные двери и завесил проем одеялом. Затем отключил сигнализацию, подобрал снятые сапоги во дворе и заперся, плотно занавесив окна шторами. Первое – холодильник. Черкесов ел все, что попадалось под руку, не удосужившись нарезать мясо или колбасу, а отгрызая прямо от батонов и кусков да запивая минеральной водой, чтобы протолкнуть пищу в желудок. Потом пошел в ванную и долго грелся под душем. Черкесов переоделся в чистое белье, надел свитер, джинсы, теплые носки, словно собирался уходить. Нет, он решил встретить ненаглядную жену в приличном одеянии. Сделав себе кофе и взяв половину торта из холодильника, расположился в гостиной перед телевизором, чувствуя райское блаженство.

А на экране шло полным ходом веселье. Надо же, кому-то весело. О, черт возьми! Сегодня ведь старый Новый год! Черкесов достал из бара бутылку виски, ром, мартини, смешал коктейль, не соблюдая ни одной из известных миру рецептур, улегся в кресло, положив ноги на журнальный столик, и медленно потягивал коктейль, глядя на экран. Теперь он ел медленно, хотя есть уже не хотелось. Как говорят в народе, за него ел рот. Незаметно задремал…

Очнулся Черкесов от хлопка входной двери. Взглянул на часы – половина третьего ночи. Ничего себе! Где же это гуляла вдова? И где дети? Он решил приготовить жене сюрприз. Быстренько погасил торшер и замер, разместившись в кресле напротив двери. В прихожей жена долго возилась, бурча что-то под нос – то ли напевала, то ли ругалась. Наконец дверь распахнулась, в проеме обозначился силуэт в норковой шубе до пят. Жена нащупывала выключатель. Щелчок – и она уставилась на человека в кресле. Он приветливо улыбнулся:

– Со старым Новым голом, Лариса!

Пауза длилась бесконечно долго. Во время оной Лариса широко раскрывала глаза и рот. Казалось, дальше им уже некуда открываться, но тем не менее эти черты лица все увеличивались, приобретая громадные размеры, а остальные уменьшались. «Она красивая женщина, статная, с прекрасным вкусом, который, правда, поглощает уйму денег, – думал Черкесов. – Характер у женушки сатанинский. Обертка красивая, а нутро Бабы-яги, вечно и всем недовольной. Что бы я ни сделал, все не так. Советами меня долбила с утра до вечера, потому я и старался поменьше бывать дома. Но она, жена, не должна бросить в беде мужа-добытчика, отца ее детей. Однако какого черта она вылупилась и молчит? Не узнала? Это смешно».

– Лариса, это я, твой Вася, – сказал он уже с раздражением.

И вдруг Лариса завизжала, заметалась по гостиной, схватившись за голову. У Черкесова создалось впечатление, что она ищет выход, только забыла, где тот находится, потому проносилась мимо двери, взглядывала на мужа и вновь принималась визжать. Он подскочил с кресла, кинулся к обезумевшей жене, испугавшись ее воплей:

– Лариса! Прекрати! Это уже глупо, наконец.

Но Лариса уносилась от него, панически бегала по гостиной, перескакивая через препятствия и не переставая визжать.

– Да заткнись же ты, черт возьми! – гаркнул Черкесов. Он поймал жену и толкнул на диван. Она поползла по дивану, намереваясь вновь удрать. Он схватил ее за ногу, дернул на себя и обнял. – Лариска, это же правда я, Вася! Ну, посмотри на меня! Я живой.

Уговоры не возымели должного действия. Лариса отбивалась от него руками и ногами. Черкесову пришлось врезать ей пощечину. На миг Лариса замерла, и тогда он выпалил, чтобы жена не успела опомниться:

– Я живой, ты слышишь? Жи-вой! Меня не убили! Поняла?

Она закивала головой, мол, поняла, но по всему было видно, что до нее не дошли слова мужа – в каждом глазу по ужасу, подбородок дрожит. Черкесов налил в бокал виски, протянул ей. Лариса, захлебываясь, так как ее трясло, выпила все, посмотрела на мужа, не веря, что перед ней действительно он. Черкесов погладил ее по щеке и сказал тихо, спокойно, елейно: