Девятая благодарность

Наутро ушла Света в школу, забыв завтрак и впервые не поцеловав отца. Вечером отказалась играть с сестренками. А когда вернулся со службы Николай Кузьмич, убежала к соседям. Ни ласка не помогала, ни уговоры. Ей постепенно стало казаться, что младшим сестренкам и внимания больше, и подарки лучше, и убирать комнату их не заставляют потому, что они полностью родные, а она только наполовину. Родители, в конце концов, решили быть построже с ней. Николай Кузьмич однажды взялся за ремень, но это лишь подлило масла в огонь…

Соседи, уехав на курорт, оставили Никишиным ключ от комнаты. И вот, когда дома никого не было, Света открыла чужую комнату, нашла в шкафу деньги и, взяв часть из них, сбежала «навсегда».

Ее ссадили с поезда где-то за Киевом. Она долго не говорила ни фамилии, ни адреса. Наконец, созналась. Ее тут же доставили в Москву.

В один из октябрьских дней прошлого года и состоялось знакомство Марии Тимофеевны с грубой, злой и непреклонной в своем решении Светой Никишиной.

— Всю жизнь мне твердили: твой папа, твой…

— Так кого же ты ненавидишь?

— Его…

— А маму?.. Ты знаешь, что мама твоя слегла, когда ты исчезла? Разве ты и маме желаешь зла?

Света помолчала. Потом спросила осторожно, исподлобья глядя на чужую тетю:

— А как она сейчас… чувствует себя?

Мария Тимофеевна усмехнулась:

— Так ты же никому не веришь. Сходи и сама посмотри.

Дружинники проводили Свету до ее дома. Через два часа она вернулась заплаканная, по-прежнему убежденная, что домой она все-таки не вернется.

— А если маме хуже станет?

— Не станет. Она выздоравливает.

— А ты знаешь, кто ее спас? Кто каждый день убеждал ее, что ты вернешься, и этим поддерживал ее силы? Убеждал… до сегодняшнего дня.

— Он?!

Мария Тимофеевна кивнула.

Она не стала, конечно, рассказывать, как сама и ее активистки-комсомолки навещали слегшую в постель Никишину, как убеждали растерянного, напуганного нежданной бедой Николая Кузьмича, что все устроится, что Света жива и ее уже везут в Москву… А сама каждый день справлялась, не найдена ли девочка с такими-то приметами.

Света с трудом поддавалась на уговоры. Мария Тимофеевна и ее шустрые, нарядные помощницы рассказывали угрюмой девочке о разных дружных семьях. Мария Тимофеевна принесла альбом с семейными фотографиями и с гордостью немного шутливо поведала о своих дочках, о старшей, которая после десятилетки пошла работать в суд секретарем, и о младшей, только еще собирающейся в школу…

И вот, оторванная от школы, от сестренок, от матери, Света, наслушавшись этих долгих рассказов, вскоре потянулась к семье, к подругам.

Мария Тимофеевна посоветовала учителям из школы и Никишиным, как лучше всего оберегать Свету, все еще вспыльчивую и неуравновешенную, от несправедливых упреков.

Первое время в семье царило согласие. Мария Тимофеевна несколько раз встречалась со Светой и говорила с ней, как равный с равным, внушая заодно с педагогами, что она уже взрослая, а к взрослым в семье куда больше требований, чем, скажем, к ее сестренкам. Значит, надо помогать маме по дому, не оглядываясь ни на Надю, ни на Танюшу.

Но, как видно, рано поверили Никишины в перерождение дочери. В середине декабря, после нелепого скандала о случайно разбитой тарелке, Света снова сбежала из дома.

Был вечер. Она вскоре замерзла и по пути на вокзал забежала погреться в школу. И тут только вспомнила, что у нее нет денег. А без денег куда уедешь? Из спортзала раздавались веселые крики, звуки пианино. Света прошмыгнула в раздевалку, торопливо обшарила карманы пальто и, стиснув в кулаке чьи-то деньги и часы, выбежала на улицу.

На билет не хватило денег. Уже ночью пришла она в Даниловский детприемник, где жила некоторое время после поездки в Киев. Когда ее, продрогшую, начали раздевать, она выложила на стол часы и смятые рубли, созналась:

— Украла…

За вторичную кражу Свету Никишину чуть было не направили в детскую воспитательную колонию.

Вмешалась Мария Тимофеевна, вмешалась, решительно и настойчиво доказывая:

— Этим мы ее только погубим. Верните ее в семью. Я ручаюсь за Свету!

Да, многолетний опыт работы в детской комнате милиции подсказывал Марии Тимофеевне, что надежнее и быстрее всего исправляет не новый коллектив, где она может, даже вопреки желанию, попасть под дурное влияние, а родная семья, люди, знающие ее, любящие и потому готовые на все, чтобы вывести девочку на верную дорогу.

В те минуты она была не столько работником милиции, сколько матерью. В каждом случае, когда Мария Тимофеевна сталкивается с подростком, совершившим что-то предосудительное, она спрашивает себя:

— Как бы поступила я, будь это мой ребенок?