Девятая директива

В Ботаническом музее есть лестница, которая поднимается вдоль одной из стен, на каждой площадке имеется по одному маленькому окошечку. За последние восемь дней я побывал там несколько раз. Я поднимался якобы на верхний этаж, в читальный зал, стараясь, чтобы девушка в холле внизу, встречающая посетителей, не слышала, как на третьей лестничной площадке мои шаги стихают, и не удивлялась бы этому (эхо в здании очень сильное). На площадке я подкрадывался к окошечку и смотрел на возвышающийся над Линк-роуд храм Пхра-Чула-Чеди.

Они подъехали минут через пять. Я навел бинокль.

Кто-то, но не Куо, один вышел из автомобиля и, пройдя в ворота храма, вернулся вскоре в сопровождении человека в желтом одеянии, священника или жреца. Тот наклонился к окну, что-то сказал (в объективе 8x60 я видел, как шевелятся его губы), выпрямился и принял из машины золотистый сверток. Торжественно, с благоговением он понес сверток по саду. Автомобиль развернулся и уехал.

Мне нелегко внушить отвращение, но самым мерзким было то, что Куо стремился облечь убийство в форму ритуала. Это было священнодействие.

Глава 8 DIABOLUS

Все едва не развалилось.

При наших с ним отношениях этого следовало ожидать: с самого начала мы оба прекрасно знали, что друг с другом нам не ужиться, как знали также и то, что волей-неволей терпеть друг друга придется. Но на сей раз дело носило не личный характер — это был вопрос политики.

Первой реакцией Ломана было:

— Такое санкционировать я не могу.

Он ни секунды не стоял на месте, все ходил и ходил по комнате, время от времени замедляя шаги то перед палисандровым Буддой, то у коробки с образцами самоцветов, то перед висящим на стене календарем компании «Пан-Ориент Джюэл». Я страдал, но терпел возникающие при этом долгие паузы.

— Просто не понимаю, как я могу такое санкционировать.

Я плюнул, закрыл глаза и не открывал их даже тогда, когда он ко мне обращался. Но и обращаясь ко мне, Ломан наполовину разговаривал с собой, излагал вслух мысли, словно пытаясь за что-то зацепиться. Спать хотелось страшно. Если бы я не чувствовал себя сидящим на бомбе с часовым механизмом — уснул бы прямо на стуле.

— Это самая хрупкая операция, с какой я когда-либо сталкивался.

Услышав, что его шаги снова замерли — прямо передо мной — я открыл глаза и сказал:

— Тебе нужна была схема. Я дал ее. Ничто другое здесь не сработает. Есть, конечно, и еще варианты, но все они сопряжены с риском. Ты о них думал, я о них думал, в каждом из них есть изъяны, за исключением этого, так что давай не будем тратить зря время…

— Но в этой схеме все не так.

— И в то же время в ней все правильно.

Я видел, что, в нем происходит борьба. В предложенной мной операции действительно было много такого, от чего дрогнуло бы сердце не у одного бывалого агента, — да что там, вся схема, как колесо на оси, крутилась буквально на острие иглы. Но были в моем плане и преимущества, и большие, больше, чем в любом другом, о котором могла идти речь. И Ломан хотел запустить его, он многое бы дал, чтобы посмотреть, как этот план сработает; имея за плечами солидный опыт службы в качестве направляющего директора, Ломан не мог им не восхищаться, план возбуждал его, притягивал, как магнит, и щекотал нервы. Да, он был хрупок, но изящен. Метания Ломана по комнате, отсутствующий взгляд — за этим крылось только одно: он уговаривал себя сказать «да».

Я не мешал Ломану. Пусть его решение созреет. Меня занимали другие мысли. Для себя я уже решил: если Ломан согласится и одобрит операцию, я доведу ее до конца и выйду из нее либо со щитом, либо на щите; если же нет — я умываю руки и покидаю Бангкок. Никаких полумер. Убеждать меня в возможности осуществления какой-то другой схемы — пустой номер.

Второй причиной моей инстинктивной тяги к храму в районе Линк-роуд (первая причина, как я уже говорил, — механизм Мальца), было то, что он являлся отправной точкой одного из переданных мною Ломану альтернативных планов. Схема организации и осуществления покушения, которую я разработал по его просьбе, предусматривала непременное использование этого великолепного монументального сооружения с красивыми фресками на белых стенах, с золотой башней и сказочным садом. Для Куо Пхра-Чула-Чеди был выгодной позицией, дающей все преимущества — засевший там стрелок контролировал всю длину Линк-роуд.

Именно туда Куо собственноручно доставил обернутый в золотистую ткань предмет и вручил его на сохранение человеку, облаченному в одеяние жреца. Вокруг были люди, по тротуару шли прохожие, но это не имело ровно никакого значения. Гобелены, священные занавеси, драпировка — золотая материя в храмах не редкость. В длину сверток был фута три с небольшим, а вес — если судить по тому, как его передавали и несли, — фунтов десять — двенадцать. Золотое шитье само по себе немало весит, значит, содержимое свертка потянет фунтов на пять или шесть.