Девятая квартира в антресолях - 1

– Никто тебе завтра выиграть не даст, никогда еще такого с местными добровольцами не случалось, – назидательно перечислял доводы Рихтер. – Во-первых, полную силу противников ты еще не видел. Во-вторых, завтра они выйдут на манеж, в честь торжественности момента с «подчеркивающим рельеф мышц блеском», то есть натертые маслом. И, в-третьих, умоляю тебя – ничего завтра не ешь, и не пей в городе, особенно в цирке. А то, вместо поединка просидишь ты весь вечер в сортире, а то и еще чего похуже. Веришь мне? Вижу, что не очень, чистая ты душа! Хорошо. Я куплю билет в первый ряд. Меня никто из гастролирующих цирковых не видел и не знает. Если все пойдет по-твоему, я просто досижу представление как рядовой зритель. А если уж, по-моему, то знай, что у меня с собой будут две бутылки – одна с водой. Если захочешь пить, то только из моей. А вторая с маслом для натирки тела – так ты хоть шансы уравновесишь.

– В первый ряд не возьмешь! – попытался охладить приятеля Дмитрий. – Первые три ряда уж давно выкуплены, а завтра так и вовсе аншлаг ожидается!

– Позволь, я озабочусь этим сам? – спокойно парировал Рихтер. – Есть не последней важности такая вещь, как знакомства.

На следующий день все сложилось по словам Николая. Митя увильнул от чересчур настойчивых приглашений отобедать с цирковыми, сославшись на занятость в городе. Он неловко опрокинул себе на брюки, впервые за эти дни предложенную ему директором в кабинете чашечку кофе перед началом представления. И он отказался выпить на брудершафт с Краффом, мотивируя это здоровым образом жизни. Когда уже на арене, прикинувшись дурачком, Митя громко попросил синьора Луиджи «тоже таким красивым блеском натереться», тот с деланным сожалением развел руками и, сославшись на то, что это последний вечер чемпионата, посетовал, что масло закончилось, а в лавку посылать – так публика же ждать не станет. Тогда местный силач и обратился с прямой просьбой к этой самой публике помочь ему в создавшейся проблеме.

Из первого ряда выскочил какой-то гардемарин и протянул атлету бутылочку с маслом. Публика свистела, хлопала, ревела от восторга и от солидарности со своим земляком. Многие делали на него ставки. Директор цирка, видя всё это, открыто возражать побоялся, но, объявив паузу, пригласил Митю за кулисы. Там он предложил ему, наконец, отступного, но Митя плюнул на пол и сказал, что хочет сражаться честно. Тогда синьор Фаричелли впал в истерическое состояние, заламывал руки, падал на колени, рвал на себе волосы и на чистом русском языке умолял не губить его дело, которое должно продолжаться и в других городах, приводя доводы, созвучные вчерашним размышлениям Николая. Потом предложил годовой контракт. Потом предложил оплатить все уже отработанные Митей вечера по высшей цирковой ставке «чемпиона». Потом предложил удвоить ее, если Митя позволит объявить публике, что у него внезапно начался понос, и бороться в этот вечер он не сможет. Ну, хорошо – не понос, а зубы заболели, зубы! Митя снова плюнул, но теперь уже просто в сердцах, не зная как одолеть такое бабское поведение директора.

Митя согласился взять одинарную ставку за уже прошедшие вечера, раз выяснилось, что это была именно «цирковая работа», а не честная борьба. Но за сегодняшний вечер стоял насмерть – никакого вранья и позора, а два настоящих поединка. Директор сдался, чтобы не быть ославленным на весь мир. Когда они вернулись на арену, зал уже просто стонал от накала страстей. Ставки взлетели неимоверно! Митя с трудом, но положил на лопатки Крайника, а с Краффом, после длительной борьбы, согласился на ничью, потому что их силы оказались действительно равными. По совокупности вечеров, Крафф сохранил свой титул, и цирк благополучно отбыл из Нижнего. Подсчитав выручку от последнего вечера, директор задумался о том, что и в честных поединках есть свой резон – можно озолотиться на одних только процентах от тотализатора. Он дал себе слово подумать об этом на досуге.