Девятая квартира в антресолях - 2

Петр. С Петром было не все ладно, это Алексей видел и понимал. Ударившись в религиозное неистовство, тот напугал родных не на шутку. Но это оказалось наносным – после той памятной поездки в монастырь нездоровая набожность сошла на «нет», но теперь все чаще в речах Петруши проскальзывали нотки сомнений по поводу существования бога вообще и «поповских бредней» в частности. Лодку резко накренило на другой борт. Там, в обители, когда оказалось, что Алексей в силу опыта своего детства хорошо знаком с условиями и правилами местного уклада, он пару раз поймал на себе хмурый взгляд Петра. Тот не мог допустить превосходства облагодетельствованного им товарища хоть в чем-то. Он злился, и Алексей ясно видел это.

Вскоре Петр теснее стал сближаться с Хохловым, как бы наказывая Алексея своим невниманием. Но потом они вместе поступили на службу в больницу, и все между ними вроде бы снова улеглось. Хотя дежурили они порознь, так получилось. Они были всего лишь студентами, да еще и не медиками, а биологами, поэтому взять их смогли только на самую что ни на есть подсобную работу. Для приработка и то было ладно, да и вакансии им предложили на выбор, так как платили в зависимости от отделений по-разному. Петр выбрал морг. Алексей не мог даже думать о том, чтобы часть своей жизни проводить в этой юдоли скорби, слишком свежими были впечатления московских событий. Хирургию он отверг по сходным доводам и устроился в отделение психиатрии, там тоже были повышенные ставки, но не было крови.

По-хорошему, возвращаться Алексею было некуда. Верней – не к кому. Скитаясь с детства по чужим углам, он только тут, у Олениных, почувствовал силу настоящей семьи – со сборами за столом, с заботой о младших, с авторитетом старших. Ему тут было и хорошо, и тоскливо одновременно. Хорошо, потому что вся эта домашняя обстановка обволакивала, затягивала и расслабляла душу. А не очень хорошо, потому что он, конечно же, понимал, что все это не его, чужое, что сам он тут существует на птичьих правах, из милости. Оленины говорили – из благодарности. Но то большой разницей для Алексея не являлось. И он знал теперь, как все может мгновенно обрываться. Нет. Привыкать нельзя. Можно рассчитывать только лишь на себя. Надо уезжать! Собрать волю в кулак – и уехать. Доучиться, встать на ноги.

Еще одним якорем, крепко держащим его в Нижнем Новгороде, конечно, была Лиза. Она пронзила душу Алексея насквозь, и он так и ходил за ней, как пришпиленная бабочка в ее личной коллекции. В этом Арсений прав! Но как раз все то, что Хохлов ставил Лизе в вину, для Алексея казалось недостижимыми добродетелями. Он никогда раньше таких барышень не видел так близко, в московской жизни они казались ему обитателями какого-то другого, далекого мира, где все не так. Эфирные, эфемерные, легкие, недостижимые. А Лиза не брезговала им, как постоянно уверял его Хохлов, а разговаривала, ходила на прогулки, ездила за город – полностью признавала в нем равного. Алексею импонировало в ней все – ее умение хранить сдержанность даже в конфликтных ситуациях, сила характера, мягкость обращения, ум, начитанность, необыкновенная тонкость кожи, спадающие на плечи локоны, пальцы, скользящие по клавишам, глаза, голос.

Надо уезжать! А то он еще возьмет, да проговорится! Ей, или кому из дома. Хотя дома все и так всё понимали и знали. А вот ей знать нельзя! Или это будет уже окончательным крахом. Нет, она, конечно, не посмеется над ним. Но отдалится сразу же, не захочет ранить, травмировать. Ведь нельзя же, в самом деле, даже надеяться на какую-то взаимность! Нет! Можно только наслаждаться, пока все идет, как идет, и наблюдать за ней. Смотреть, смотреть. Хотя отдаление, кажется, происходит и без его вмешательства. Лида отходит все дальше от своей подруги, видятся они все реже.

Лида. Ее комната была прямо над ним. Она не спала, Алексей ясно слышал ее шаги, она так еще и не ложилась. Если бы он уснул в привычное время, то, конечно же, не заметил этого. Но так как сегодня думы обуревали его, то и беспокойство хозяйской дочки не укрылось от него. Конечно, беспокойство! Что еще может заставить молодую девушку так нервно расхаживать из угла в угол? Наверно, сегодня такая ночь – все волнуются, размышляют о жизни, о будущем. Ох!