Читаем Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ полностью

— Ну, блин, проснулся, — разочарованно произнес Рачкевич и перебежал к соседней кровати, на которой спал Максимов. Я заинтересованно сел на кровати, натянув на плечи одеяло. Было зябко. А Юрик тем временем опустился к «Максу» и принялся бубнить:

— Борюсик, дай подушку поссать, дай подушку поссать…

Боря принялся раздраженно крутиться на кровати, подминая под себя то, что Рачкевич сейчас бессовестно выпрашивал. Подсознание спящего «Макса», вероятно, подсказывало, что подушку просили «поспать», но сказано было другое слово. Я не выдержал и заржал, глядя, как Борька откровенно жадничает. Подушки ему было жаль, но Юра был настойчив, и «Макс» все сильнее ерзал по кровати, подсознательно понимая, что просто так не отвертеться и с подушкой придется расстаться. Одному богу было известно, чего он там удумал во сне, но, в конце концов, не просыпаясь, сел на кровати и жалобно промычал: «Ну на фига, ну на фига, — сделал паузу и решительно выпалил: — Возьми вон у Шуры», указав на Саню Зайкова. Потом рухнул на кровать и счастливо захрапел.

Мы Юркой пошли к Шуре. Здесь разговор оказался коротким. Мой командир отделения (а Рачкевич, поступивший со срочной службы в чине ефрейтора, изучал французский язык в третьем отделении), не открывая глаз, как отрубил: «Пошли нах, совсем оборзели!» — и мы передвинулись к Сереге Федосенко. Добрейший и безотказный Сережа по первой же просьбе поднялся и с закрытыми глазами безропотно подал нам подушку. На этот развлечение закончилось. Проснулся Сергей Макаров. Он всегда просыпался за пятьдесят минут до подъема, чтобы еще раз повторить иероглифы перед занятиями.

Мы все четыре года поражались трудолюбию «Мака-рыча». Все это время он просыпался для «сампо» до подъема, а потом вместе со всеми бежал на зарядку. Когда все ложились спать после отбоя, Серега шел в класс ТСП заниматься китайским. Создавалось впечатление, что он и вовсе не ложился спать. Училище он закончил с медалью, ему предлагали остаться в училище, но отправился в войска и через пять лет оказался в Афганистане.

То было развлечение эпизодическое, наряду с проложенной между простыней и матрацем ниткой, которую необходимо было потянуть после отбоя, и спящий тут же вскакивал, чтобы вытряхнуть «живность» из-под одеяла. А ведь были еще и системные, которые в свою очередь делились на гладиаторские и соревновательные.

Признаюсь, что эту классификацию ваш покорный слуга сочинил сам, но суть их была примерно такой.

К «гладиаторским» можно было отнести различные бои. Это были попросту драки между курсантами, но к ним тщательно готовились. Обычно заранее назначалось время. Место оставалось, как правило, одним и тем же — это спортгородок. Иногда это были каратист на каратиста, боксер на боксера либо просто бой без правил.

Наибольший интерес вызывали схватки, например, когда один крепкий и здоровый бился против двоих, но «мелких» по телосложению. Особенно отчаянной сложилась схватка опытного боксера Копылова против Гарика Ниточкина и… фамилию второго бойца, увы, моя память не удержала. Копылов держался долго, но таки «мелкие» его забили в конце концов.

Один из боев закончился драматически, когда матерый каратист и наш замкомвзвода Юра Козлов выступил против спарринг-партнера, вооруженного штык-ножом. Юра обезоружил противника, но тот умудрился перед этим воткнуть ему нож в бедро. Травма случилась довольно ощутимая. К сожалению, это оказалось лишь его первое и не последнее ранение. Он прошёл три войны, все за пределами нашей страны — на Ближнем Востоке, результатом которых было две контузии, тяжелейшее ранение, полгода в госпиталях, многие месяцы реабилитации, три боевых ордена.

Полковник Козлов Ю.


Из подобных боев делались практические выводы. Почти вся рота собиралась поболеть. Выбирался рефери, работал тотализатор. Иногда готовились перевязочные средства и медикаменты.

Однажды я был свидетелем того, как два курсанта 2го курса поспорили, сколько «подъем-переворотов» сделает «Вица» Мертвищев (фамилия изменена). Я не помню, кто там выиграл, кажется, получилась ничья, так как спорщики устали считать и после трехсотого раза перестали это делать, а Витя сделал еще пару десятков раз, спрыгнул с перекладины и, как ни в чем не бывало, пошел учить китайский.

Спустя много лет полковник Виталий Мертвищев займет одну из руководящих должностей в ГРУ. Могу с полной уверенностью сказать, что пока такие люди у руля специальных сил, наша Родина может чувствовать себя в безопасности. Это я сейчас без иронии.

В другого рода схватках обходилось без крови и травм, но было не менее азартно и интересно. Болельщиков собиралось, пожалуй, даже больше. Здесь одним из лидеров мог считаться курсант Иванин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное