Самоволка была своего рода рейдом за линию фронта. В грубом приближении так оно и было. Сначала необходимо скрытно приблизиться к кирпичному забору, потом преодолеть его. Высота этого препятствия составляла почти три метра, но имелось основание, которое на полкирпича было шире основной части забора, и эта приступочка очень помогала «самоходчику». Поверху шел частокол острых штырей. Однажды ваш покорный слуга завис на них, пропоров по неопытности полу кителя. Благо товарищи выручили. При этом еще кто-то должен был прикрывать тылы в казарме, поскольку провал мог случиться скорее всего там.
По последствиям и целям, естественно, разница большая, однако мне думается, что для некоторых из нас в свое время проще было вступить в боестолкновение с «духами», чем столкнуться в городе нос к носу, например, с полковником Ашихмином.
Команда на общее построение прозвучала в воскресенье неожиданно, сразу после возвращения со спортивного праздника. Такой издевательский титул марш-броску летом и лыжному кроссу зимой мог присвоить только иезуит из политотдела. Это ежевоскресное мероприятие имело только одно положительное свойство — кратковременность. В течение часа каждый взвод и рота отдавали дань спорту (как будто в будни этого было мало!), а затем наступало время отдыха. Одни собирались в увольнение, другие могли поспать, а третьи занимались… спортом.
Планы неожиданно нарушились, и вся рота, сопровождая построение нецензурными комментариями, начала лениво собираться на ЦП. Иван Фомич стоял в своей любимой позе — чуть сутулясь, руки за спину, ноги на ширине плеч — и внимательно наблюдал за курсантами, особое внимание уделяя четвертому курсу.
Ох и смекалист был наш «Бздынь»! Он тоже не знал повода построения, но именно это заставляло его напрячь мозги. Иван Фомич давно понял, что отдыха после армейской роты здесь ему не будет. Неоднократные походы на ковер к генералу приучили его быть готовым ко всему. Старшекурсники и так почти беспрерывно «дисциплину хулиганили» и «водку пьянствовали», а с наступлением весенне-летнего периода активность увеличивалась, к тому же начинал свою работу «сучий» парк, примыкавший к складам и автопарку на задах училища.
С наступлением тепла этот островок зеленых насаждений изобиловал особами противоположного пола, отнюдь не отягощенными ни девственностью, ни правилами приличия. Курсантов там из своих офицеров никто не отлавливал. Это и «самоходом»-то почти не считалось. Однако был риск нарваться на патруль связистов или автомобилистов, которые приходили туда «за результатом».
Иван Фомич напрягся. В его поле зрения попал курсант Носов. Наряду с «Дусиком» Бересневым, Слеповым, Рюминым личностью он был «хулиганской», известной, «как в Рязани, так и за Трубежом».
Последний каламбур, взятый мной в кавычки, был на редкость удачно отвечающим своему содержанию. Историческая речушка Трубеж протекала аккурат по северной окраине Рязани и заодно частично определяла границу училищной территории. За ней начинались поля и веси, которые иногда служили курсантам полем боя как на тактико-специальной подготовке, так и в реализации любовного потенциала.
«Бздынь» подошел вплотную к Носову и пристально посмотрел прямо в лицо. Носов стушевался и опустил глаза. Последний был наголо обрит, его роскошные усы также отсутствовали, вместо них на фоне успевшего загореть лица выделялось светлое пятно. Такая удивительная и необычная трансформация произошла с ним буквально за ночь.
Ротный угрожающе прошипел: «Ну что, вьюнош?» Такого злобного сгустка энергии не мог выдержать никто. Даже всей роте стало не по себе. Носов продолжал растерянно молчать, а Иван Фомич с утроенной угрозой продолжил:
— Бегом в санчасть, попросишь от моего имени Ви-ривского, чтобы он тебя положил… вчера.
— Позавчера, — глухо отозвался Носов.
— Тем более! — рявкнул Селуков, и курсанта как ветром сдуло. Только по старинным лестницам, быстро удаляясь, загремели его сапоги.
Майор Виривский был начальником медслужбы, и в его ведении находилась санчасть. Он был по специализации психологом-психотерапевтом, профессией весьма редкой для тех времен, а тем более в Вооруженных силах. Многие стремились попасть к нему на беседу. Виривский действительно помог не одному курсанту выбраться из тяжелого состояния. Нагрузки приходилось испытывать немаленькие. Кажется, он писал кандидатскую диссертацию по соответствующей теме.
Иван Фомич как ни в чем не бывало обратился к старшине: «Игорь Валентинович, выводите людей». Судаков еще продолжал оставаться на своем посту, хотя в это время он уже должен был передать пост преемнику с третьего курса. Замена никак не находилась.
Как всегда, девятая рота выползла последней, когда все батальоны уже топтались в ожидании неизвестного мероприятия. Ну, не положено было старшим курсам быстро бежать по крутым лестницам на построение.