Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ

Впервые я почувствовал мощь стрелкового оружия именно тогда, когда «добивали» из ручного пулемета большое количество трассеров. По очереди парами мы ложились за РПКС и в два ствола вели огонь по всему, что попадало в поле зрения. Огненные струи трассирующих патронов косили в дали полигона все подряд.

Однако такого нельзя было сказать о стрельбе из гранатомета. Тут все выстрелы были на счету, и упражнение выполнялось строго, хотя и тоже вдоволь. Позднее началось откровенное натаскивание на сдачу государственных экзаменов.

Половина взвода должна была стрелять упражнение из АКМС с ПБС (прибор бесшумной и беспламенной стрельбы) ночью с помощью ночного прицела НСПУ. Другая часть должна была выполнять упражнение из гранатомета РПГ-16, ныне снятого с вооружения.

Кто и что конкретно будет выполнять, должно было выясниться непосредственно перед экзаменом, поэтому поочередно стреляли всем взводом и то, и другое.

Из автомата стрелять, на мой взгляд, было все-таки проще; хоть и ночью, но НСПУ — оптический прибор и давал гарантию меткого попадания, расстояние до цели было небольшое, а сама цель — неподвижной.

Гранатомету уделялось куда большее внимание, и это не прошло даром. Научились бить из него так, что за один показ мишени умудрялись выстрелить два раза и оба раза попасть. Дело в том, что цель опускалась не от попадания, но по времени, ограниченному условиями упражнения, а поражение определялось по дырам в зеленом брезенте, из которого она была сделана. Но Костину этого было мало. Огонь вели из различных положений, но приоритет отдавался стрельбе «с колена».

Все это было бы совсем просто, потому что исходные оставались одни и те же: дальность, скорость движения мишени. Вот только ветер — а он мог радикально поменять все установки на прицеле буквально в последнюю секунду, — но и с этим удалось справиться.

Труднее всего давалась стрельба в противогазе. Уже после команды «к бою» могла поступить вводная «газы». Прикладываться к окуляру прицела через «иллюминатор» противогазной маски было крайне неудобно. Еще и сама резина служила дополнительной, усиливающей грохот разрыва мембраной между трубой гранатомета и барабанной перепонкой, поэтому каждый выстрел можно было считать маленькой контузией. Была и еще сложность — не увлечься погоней за мишенью как гранатометчику, так и его помощнику.

Наверное, еще на первом курсе мне случилось быть вторым номером у Коли Макагонова. Огонь велся из положения «лежа». Я, зарядив гранатомет, внимательно наблюдал за мишенным полем, а Николай через окуляр прицела азартно «вел» цель, чтобы уже наверняка ее поразить. Бахнул выстрел, Коля взвыл от боли и уронил голову на руку. Я испугался и прокричал ему прямо в ухо: «Ты что?» Николай процедил сквозь зубы: «Нога, посмотри, что там». Как пояснил сам Макагонов чуть позже, ему было страшно смотреть туда, он решил, что ногу разорвало в клочья. Нога осталась цела и даже не была поранена, а в клочья разорвало полу шинели. Очевидно, грубое сукно приняло на себя скользящий удар реактивной струи от выстрела. Я теперь уже не помню, остался ли синяк, но, скорее всего, да, потому что удар был сильный.

Дело в том, что за время выцеливания мишени, когда Коля вел ствол гранатомета вправо, направление раструба изменилось, и угол по отношению к телу уменьшился. Если бы Макагонов чуть больше разбросал ноги при стрельбе, то быть беде, но обошлось. С тех пор главной задачей второго номера стало схватить ноги стреляющего под мышку и тащить их в сторону, чтобы вывести из зоны поражения реактивной струи. А при ведении огня из окопа еще и поглядывать, чтобы нижний край раструба был выше уровня задней стенки укрытия. Такое однажды у меня случилось, и часть струи ушла в окоп, который был малопригоден для стрельбы из гранатомета. Не хватало расстояния между задним срезом ствола и стенкой окопа. Никто не пострадал, но, извините, яйца от ударной волны ломило так, как будто по ним ударили мешочком с песком.

Глава 34. Драка. Ошибочка вышла

Наступила последняя курсантская зима. Этот был тот самый редкий момент, когда казарма становилась уютной. Тихий субботний вечер, большинство курсантов были в увольнении, остальные разбрелись по училищу: кто к землякам, кто заниматься спортом, ну и не без самовольщиков, конечно. Остальные спали на заправленных кроватях, не раздеваясь, а самые наглые уже разоблачились, аккуратно сложили обмундирование на табуретах и громким храпом демонстрировали, что вечерняя поверка им не нужна. Впрочем, они могли быть в увольнении.

Существовала такая практика: взять увольнительную и завалиться спать, чтобы не «кантовали». Некоторые сидели в классе ТСП и учили иностранный язык. Свет в кубриках был выключен, полумрак создавал домашнее умиротворение и придавал безмятежности. Офицеры в казарме по стечению обстоятельств отсутствовали.