Читаем Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ полностью

Через полчаса сквозь завывание ветра я услышал шум приближающейся смены. Как правило, часовой ожидал караульных возле входа, рядом с телефонной точкой, и сейчас, видимо, разводящий забеспокоился, не увидев часового ни у ворот, ни на периметре поста.

— Часовой! — услышал я знакомый голос Сани Зай-кова.

— Шура, я тут! — мгновенно отозвался я, выбираясь из окопа.

— Ты что там забыл? — продолжил расспросы Зайков.

— У меня патрон в патроннике, — вместо ответа сообщил я.

После разряжания оружия я поведал свою историю. Теперь после того, как нас стало пятеро, мысль о том, что целили именно в меня, показалась глупой. Однако более или менее реальной версии тоже не находилось. Единственное, что мы смогли придумать, так это рикошет с директрисы, где сейчас проходили ночные стрельбы, но и это представлялось невероятным, потому что огневой рубеж находился гораздо севернее периметра поста, а уж мишенное поле и подавно.

Преодолевать расстояние в несколько десятков метров по сугробам до дерева не стали, но и с того места, где я на тот момент находился, была видна щепка, которая висела возле выходного отверстия пули.

В конце концов, все свелось к шуткам, но я не думаю, что у караульного, который меня сейчас должен был поменять, такое настроение осталось после того, как мы выдвинулись на следующий пост, а он, будучи уже часовым, остался в ночи один. Начальству докладывать тоже не стали и тем все дело и закончилось.

Через много лет в Интернете я прочитал воспоминания выпускника 1982 года о том, как примерно в это время их третий взвод, который и находился в тот приезд вместе с нами, возвращался с ночных стрельб и развлекался, расстреливая остатки патронов по лесу. Не уверен, что это был тот самый случай, но разгадка стала очевидной. С дороги, по возвращении со стрельбища, палить можно было только в этом направлении — в сторону поста.

Загадкой только осталось, как пуля умудрилась, преодолев около трехсот метров по густому лесу, минуя все препятствия, попасть в молодую сосенку только в трех метрах впереди меня.

Глава 36. Завершение. Лебедь и АКМС

Годы, проведенные в казарме, сыграли свою роль. Уклад жизни стал настолько привычным, что об ином, может, и мечтали, но по-другому себя уже не мыслили. Физическая подготовка каждого из нас заметно выросла. Ваш покорный слуга, будучи одним из самых дохлых во взводе, перед госэкзаменами делал пятнадцать выходов силой на перекладине, из них почти половину сразу на обе руки.

Мы кое-как доучивались, выезжали на стрельбы, играли в карты на самоподготовке, занимались спортом по мере желания, ходили в караул по мере необходимости, изредка бегали в самоходы, да и то по делу, например, сфотографироваться на удостоверение инструктора по ВДП или в цивильную парикмахерскую. Изредка попивали водочку, но тоже в основном по поводу, не без причины. Было все равно: спать или не спать, как и чем питаться, мерзнуть, мокнуть или дремать в кузове машины.

Многого из того, что мы теперь умели, не было в программе обучения. Например, упомянутое уже мной каратэ кёкусинкай. Владение ножом или саперной лопаткой отрабатывалось в свободное время, передавалось от старших к младшим, а истоки, я подозреваю, лежали где-то за линией фронта времен Великой Отечественной войны.

Программа обучения также подходила к своему логическому завершению, и это уже чувствовалось. Капитан Оверчук в начале урока рассказывал об армейском укладе жизни в Китае, разумеется, на китайском же языке, а потом обсуждал с нами проблему — какими обоями ему поклеить гостиную в новой квартире, но только уже на русском, и даже демонстрировал образцы.

Преподаватель военного перевода капитан Курков иногда вместо занятий приносил нам свежие номера китайской газеты «Женьмин жибао», бросал на стол и уходил, а мы с увлечением читали о том, как «советские оккупанты» воюют в Афганистане. Меня, правда, больше интересовали объявления из культурной жизни Пекина на последней странице газеты или их телевизионная программа.

Преподаватель военного перевода майор Курков


Ротные офицеры тоже перестали докучать дисциплиной, очевидно, полагая, что теперь уже не стоит тратить на нас время и нервы, но старались удержать от крупных «залетов» для нашего же и своего блага. Только непримиримый полковник Ашихмин продолжал воспитывать уже более чем воспитанных и взращенных им самим курсантов, да и то уже из последних сил. Однажды при очередном выезде нас поселили в каком-то гостевом домике на задней линии учебного центра, где мы проспали даже завтрак, и заинтересованный Ашихмин пошел нас искать. Нашел. Отворил дверь, взревел как бык, затопал ногами и убежал. Мы тоже следом за ним на всякий случай смылись, чтобы не подводить нашего замкомвзвода Юру Козлова, правда, было уже поздно.

В караулы нас уже не ставили, но дежурными по роте изредка приходилось нести службу, мобилизовывая себя изо всех сил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное