Девятая рота (сборник)

– Повыше Черепахи и метров тридцать левее, к Большому Зубу. Прямо под Слоном, – наконец указал он направление, скинул наушники и тоже взял автомат.

Патефон направил туда бинокль.

– Вон они… «Здравствуйте, дорогие друзья! – прогнусавил он. – Усаживайтесь поудобнее около ваших радиоприемников»… Пятеро, кажется… – Он опустил бинокль. – Ахмет!!! – заорал вдруг он, так что Лютый с друзьями вздрогнули от неожиданности. – Это ты?!

Эхо полетело по ущелью.

– Льоша! – донеслось с той стороны. – Салам алейкум, дарагой!

– Ахмет! Ты живой еще, говноед позорный? Глистопердежник, чалмач вонючий, сучара подзаборная! – надрывался Патефон, заряжая ракетницу. – Сейчас мала-мала убивать тебя буду!

– Льоша! Я твои кишки рэзать, горло душить! Я тебя абал, твою маму абал, твою папу абал, твою сестра абал!

– Замучишься абать! Абалки не хватит! – Патефон выстрелил из ракетницы. Ракета повисла между склонами, мертвенный голубой свет заиграл причудливыми тенями в ущелье. Тотчас с другой стороны ударили очереди. Бойцы разом ответили из-за кладки, застучал крупнокалиберный пулемет. Грохот выстрелов, многократно умноженный эхом, заметался между горами, длинные пунктиры трассеров, пересекаясь, перечеркнули ущелье.

Лютый, Джоконда и Воробей стреляли из своих бойниц, ловя в прицел огоньки автоматных очередей на той стороне. Пули били в камни кладки, пронзительно свистели над головой. Воробей откатился вбок, меняя опустевший рожок. В ту же секунду пуля ударила в стенку бойницы, срикошетила и звонко чиркнула по каске. Воробей невольно схватился за голову, нащупал вмятину. Переждал секунду, снова вынырнул в проем бойницы и азартно нажал на спуск.

– «А теперь прослушайте вашу любимую мелодию – «Серенада лунной долины»! – объявил Патефон. – Давай, Колян!

Кто-то из бойцов приподнялся, вскинул на плечо гранатомет. Оставляя светящийся дымный след, граната перелетела ущелье и разорвалась на склоне. Следом ушла вторая. Огоньки выстрелов с той стороны стали реже, затем совсем погасли. Патефон махнул рукой, и огонь с этой стороны тоже прекратился. Далеко в горах затихло последнее эхо, и над ущельем снова воцарилась тишина.

Патефон посмотрел в бинокль.

– Все. Уходят… «Концерт по заявкам радиослушателей окончен. До новых встреч в эфире, друзья!» – сообщил он.

По пути к землянке Лютый и Джоконда по очереди разглядывали, ощупывали отметину на каске Воробья.

– Не, ты представляешь! – в восторге рассказывал тот, не остывший еще от азарта боя с невидимым противником. – В стенку, от нее в камень – и прямо по каске! Туда-сюда – и как даст! Не, ты прикинь: вот на ладонь ниже – и прямиком в лоб, а!..

Утром Воробей с громадной резиновой флягой за спиной спускался от гарнизона в ущелье. Повесив автомат на грудь, он двумя руками цеплялся за камни, проскальзывая на крутой тропинке. Соскользнул на каблуках вдоль большого валуна – и вздрогнул от неожиданности. В трех метрах от него, склонившись над бьющим из-под камня родником, набирал воду в кожаный бурдюк молодой парень в халате и пуштунской войлочной шапке. Он тоже вздрогнул, вскинув голову. Руки его были заняты тяжелым, раздувшимся от воды бурдюком, автомат лежал сзади на земле.

Воробей торопливо передернул затвор. Оба замерли, глядя друг на друга, напряженно ловя каждое движение. Наконец парень широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы на смуглом лице.

– Льоша? – спросил он.

Воробей помотал головой.

– Володя, – охрипшим вдруг голосом сказал он.

– О, Волода, – еще шире улыбнулся тот. – Салам, Волода!

– А ты – Ахмет?

– Ахмет, да, – кивнул тот. Он, не меняя позы, стрельнул глазами на наполняющийся бурдюк. Воробей так же быстро глянул вверх, в сторону гарнизона, – он не знал, что делать.

Они снова уставились в глаза друг другу.

– Я скоро пошел, – кивнул Ахмет на бурдюк. – Ты совсем скоро. Совсем не ждать.

Воробей кивнул.

– Жила Ташкент, да? – спросил Ахмет. – Папа-мама – Ташкент?

– Красноярск… Сибирь.

– О, Сибир! – со значением покачал головой Ахмет. – Холодно… Девачка есть Сибир? Есть, да? – засмеялся он. Это был славный, симпатичный парень, ровесник Воробья. – Любишь, да? Как звать?

– Оля.

– Ольа! – улыбнулся Ахмет, подмигнул. – Красивый?

– Да… очень… – тоже попытался улыбнуться Воробей. Палец подрагивал от напряжения на спусковом крючке.

– Мой – Фатима. Тоже красивый. Очень любишь… О, нивеска! Фатима – нивеска, да?

– Невеста, – засмеялся Воробей.

– Невеста, да! – радостно закивал Ахмет. – Другой кишлак, там. Скоро жена. Ко мне дома жить. Совсем скоро…

Бурдюк наполнился, вода полилась через край. Ахмет, подчеркнуто не совершая резких движений, показывая глазами, что он собирается делать, завязал горловину и поднял бурдюк на веревке за спину. Отступил к автомату, развел в стороны руки ладонями вперед, медленно присел и поднял автомат за ремень. Не спуская глаз с Воробья, он отступал шаг за шагом. Подниматься по крутой тропе спиной вперед было невозможно, он все так же медленно повернулся и пошел, держа автомат в опущенной руке на отлете, на виду.